Заявлю сходу: к службе в армии, и ко всем армиям мира в целом, в той действительной плоскости, в которой они реально существуют, и тем целям, которым они реально служат - не выдуманным, украшенным золочеными эполетами и аксельбантами из патриотичных песен, фильмов и прочих милитаристических дифирамбов, - я отношусь как к доброму началу в состоянии покоя и бездействия, которое, при использовании по своему прямому назначению, тут же превращается в неизбежное узаконенное зло.

 

В мое время (а я служил в армии в начале девяностых рядовым сверхсрочной службы) армией называлось: с одной стороны, бесправная, кое-как организованная толпа, шагающего не в ногу строя, бритых, голодных и плохо обученных солдатиков, которые еще вчера попивали пивко у деревенской дискотеки в обнимку со своей подружкой, а сегодня, получив в руки извечное воинское орудие - лопату или грабли, приступили к исполнению своего воинского долга во имя своей великой родины, а с другой – вечно пьяные, высокомерные и отмороженные «гусары», воспитывающие из маменькиных сынков с гражданки настоящих мужчин и защитников родины через рытье канав, подметание воинских плацев, ремонт собственных квартир.

Сегодня высокие чины и холеные политики, важно надувая щеки, с экрана неустанно докладывают, что ситуация меняется: квартирный вопрос у военных сдвинулся с мертвой точки, зарплаты неуклонно растут, комитетам солдатских матерей предоставляются права, с дедовщиной борются повсеместно – там и сям, за проломленный череп или отнятые ноги мучителям дают несколько лет тюрьмы. Охотно верится. Верится, что в армию влилось много достойных выпускников военных училищ – патриотов родины (во всяком случае, в начале своей службы), которым не наплевать на своих солдатиков, верится в то, что финансирование армии увеличилось в несколько раз (во всяком случае, местами), верится в то, что, если мой или ваш сын получит увечье, и это случится не при выполнении боевых действий, а в мирное время, то должным образом будет проведено расследования и виновные наказаны по всей строгости трибунала.

 

Однако, по своему опыту общения с офицерами и рядовыми, по тому, как неохотно молодые ребята идут служить и как их родные, напуганные СМИ и опытом соседей и знакомых, не хотят их отпускать, по тем многочисленным диким случаям дедовщины, которые продолжают происходить, делаю вывод: в апартаментах армии провели косметический ремонт, в то время как само обветшалое здание уже давно дало трещину от цоколя до мансарды, этакая подтяжка обрюзгшей «морды лица», при всей раковой запущенности всего организма.

 

Да, ракету новую придумали – враг не увидит, как гордо и с достоинством заявляет господин Иванов. Да, в Чечню теперь отправляют только контрактников - после того, как десять лет тому великая Россия положила там тысячи детей в униформе – так она, наверное, экономила. Да, в Президентскую роту мальчишки идут служить с гордостью – сам видел по телевизору. И еще много подобных достижений. Только вот боец, восемнадцатилетний мальчишка, как был бесправным еще в Колькины времена, так таким остался . И «деды» «духа» после отбоя, как пить дать, валтузить будут, а командир будет смотреть в сторону, или там в стакан, а может и сам подсобит, ежели особо строптивый попадется, и канавы копать придется, и плац от нечего делать подметать, и ремонт у командира делать, жену там на рынок возить, или еще что.

 

Мой непосредственный начальник – бывший офицер. Остряк-самоучка. Одно из его любимых выражений – «Пока у меня есть хоть один подчиненный (солдат), я работать не буду». Шутка, конечно, но, как говорят психоаналитики – шутками мы выражаем свое серьезное отношение ко всему, что нас окружает. И так и выходит. Он часами может слоняться без дела, или названивать своим приятелям и решать личные вопросы, в то же время с военной хваткой «строить» нас, и требовать, требовать, требовать результатов.

 

Или, к примеру, с детской непосредственность и мечтательным взглядом невинной весталки, он при своих подчиненных, почти ежедневно отправляет машины, которые в его распоряжении, налево и направо по своим личным делам, словно так и надо. То доски ему надо отвезти, то жену забрать, то шкаф там какой или шифоньер доставить. Удивительной непосредственности человек. И это уже в крови – ни кулаком не выбить, не кислотой не вытравить - старого пса новым трюкам не научишь. Без толку твердить, что «ай-й-ай» - нехорошо, как не стыдно, товарищ начальник – все об стену горох!

 

В уставе армии Израиля записан военный закон: «Если тебя, боец израильской армии, взяли в плен, и тебе угрожают пытки или смерть – ты обязан сделать все, чтобы сохранить свою жизнь (расшифровываю: рассказать обо всем, что знаешь, о всех военных тайнах и секретах, но остаться в живых). Это приказ». Вот оно, человеколюбие!

 

Помните случай с капралом Шалидом (возможно, фамилия написана неверно)? Израиль начал военные действия против соседнего государства только (только!) потому, что один боец израильской армии был взят в плен или похищен. Конечно, не обошлось, что называется без «политики», но все же.

 

То же и с самой оснащенной армией техаского ковбоя Джоржа Буша младшего: Америка готова начать войну, если кто-то похитил или взял в плен ее GI (рядового).

 

Парадокс, не находящий объяснения, и нам, стране сломавшей хребет (с некоторой помощью союзников) фашизму должно быть невероятно стыдно, но факт остается фактом: в Германии участники боевых действий во время Второй мировой войны пожизненно обеспечены медицинскими льготами, военными пенсиями, заботой и уходом. Наши же победители, под грохот парадных фанфар и громких речей, часто умирают в нищете.

 

Набивший противную оскомину пример, и, тем не менее: в американскую армию молодые люди идут служить добровольно. За это они получат стипендию для учебы в колледже, смогут обеспечить себя и свою семью на годы вперед, многие считают патриотичным долгом служить в армии – хватает и таких. Некоторые идут, чтобы увидеть мир (примечание: США ведут боевые действия не во всех странах, в которых находятся их военные базы). Об условиях службы рядового и сержантского составов, полагаю, нет нужды рассказывать.

 

В израильской армии, в отличие от американской, как и у нас, воинская повинность даже для женщин… но с человеческим лицом. При всей необходимой воинской дисциплине - и накрахмаленные простыни, и интернет-кафе в свободное время, и обязательные увольнительные каждый уикенд. И что удивительно никаких неуставных отношения. Вообще.

Та же или очень схожая ситуации и в других, «цивилизованных» армиях мира. Армия для людей, которые защищают свою землю.

 

У нас же, в силу историко-национальных особенностей, армия, как царская до Великой Октябрьской, так и Красная до распада Советского Союза, на протяжении веков напоминала «зону» - территорию, обнесенную высокими бетонными заборами с колючей проволокой по периметру, на которой чаще всего «отбывали» срок худые, обритые, лишенные почти всех своих прав, недочеловеки, чьей жизнью , в буквальном смысле, мог распорядиться какой-нибудь обозленный на мир «дед» или какой-нибудь генеральный секретарь с дефектом речи.

 

В нашей замечательной стране всего пятьдесят лет назад расстреливали или сажали в лагеря только за то, что боец оказался в плену. Сколько их было таких? Десятки тысяч. Сотни тысяч. Контузия, кончились патроны, серьезное ранение – и ты попадаешь в плен. Дальше – лимбо. Иногда вероятность того, что тебя оставят в живых в плену была больше, чем, если ты бежишь и вернешься к своим.

Вот это армия!

Вот это государство!

Вот это родина!

 

Все потому, что страна у нас такая - рабская. Государство – хозяин. Мы его рабы. Демократия, права человека, плебисциты там всякие. Иллюзия все это. Пока это только желание демократии. Движение ресницы. Желание сделать шаг в этом неизвестном направлении. Семьдесят лет мы были рабами – потеряли двадцать миллионов в лагерях, два миллиона сами расстреляли, и войну Великую и Отечественную выиграли на большой крови. И до этого были рабами. Неграмотными рабочими и крестьянами. Такими и остаемся. Должны пройти поколения, люди должны не глоток свободы сделать, а потом снова задыхаться смрадом бесчинства и беззакония, а вырасти, питаясь воздухом свободы, как материнским молоком, и детей своих взрасти в том же духе, а те своих детей – тогда еще может.