Год под Андреевским флагом

[AiRon]

Вдохновился примером пользователя red48, который чуть больше года назад выложил на этом форуме повесть, на основе армейских воспоминаний. Прочитав их я вспомнил, что когда-то тоже начинал что-то творить "на мотив" своей службы на флоте, но забил... В основном из-за того, что посчитал, что выходит фигня. Вот возникла идея выложить здесь кусочек, если хотя бы пара человек захочет продолжение это может меня вдохновить Строго не судите)

 

Год под Андреевским флагом

Краткое вступление автора

Начать хочется с небольшого вступительного слова, чтобы избежать ложного толкования всего, что будет изложено ниже. Повествование ведётся от первого лица, но повесть вовсе не является автобиографической. Да, я служил на флоте и именно в тех местах, что упоминаются в тексте. Некоторые события, описанные в повести, также имели место в реальности. И все же это попытка создать литературное произведение, то есть вымысел. Людям, служившим в тех местах, что описываются в тексте, не стоит угадывать, кого из офицеров или сослуживцев автор описал под тем или иным именем. В лучшем случае это будет собирательный образ, а чаще всего – вымышленный персонаж. Для меня эта повесть некая «литературная игра» - поместить рожденных собственной фантазией персонажей в условия реальных флотских будней и посмотреть, что из этого может получиться. Назвать это «повестью» в строгом значении это слова текст также нельзя. Это скорее сборник коротких зарисовок, объединенных главным героем и парой-тройкой сквозных персонажей.

Если когда-нибудь этот текст будут читать люди, отслужившие вместе со мной, им по этой же причине не стоит спешить обвинять в искажении событий, вранье или неточностях. Это скорее рассказы, рожденные впечатлениями и самой атмосферой службы, чем каким-то конкретными событиями.

По обсуждениям на форумах литературы вроде «Кирзы» или «Дембельского аккорда», у меня создалось впечатление, что наибольшей популярностью пользуются книги, где описано больше «жести» и «суровой правды» об армейском быте. Поэтому сразу оговорюсь, что никакой излишней жестокости в этой повести вы не найдёте. Не потому, что я «сглаживаю углы» или «обеляю» службу на флоте, а потому что мне не довелось столкнуться с этой самой «жестью» и жестокостью.

И напоследок – люди служащие или служившие на ТАРК «Пётр Великий» легко заметят, что в повести искаженны названия постов и матросских должностей, не говоря уже об описании расположения некоторых помещений и прочих «мелочей». Сделано это не по забывчивости или не знанию, а исключительно потому, что крейсер считается объектом режимным и даже засекреченным. Я даже что-то такое о «неразглашении» подписывал и потому кое-что изменил «во избежание».

Теперь, когда с предупреждениями и пояснениями закончено - непосредственно к тексту.

Часть первая. Детский лагерь "Якорёк"

Прибытие

Я совсем не помню, как прощался с родными возле районного военкомата. Наверное, всё это просто вытеснялось из памяти, всё-таки плачущие мать и сестра не самые приятные воспоминания. Первое яркое воспоминание – сборный пункт на «Угрешной» и «покупка» призывников в разные рода войск. Это я и сейчас помню отчетливо, словно и недели не прошло:

Человек сорок призывников сидят в тесно заставленной стульями комнате, мимо туда-сюда снуют офицеры-«покупатели», со стопками личных дел в руках. То и дело звучит две-три фамилии и названые отправляются в один из ближайших кабинетов. Ощущения как перед ответственным экзаменом – сидишь в коридоре, ждёшь своей очереди и ещё не знаешь, какой билет тебе попадётся и в настроении ли препод.

А здесь ещё и переполняет какой-то странный азарт и в голове то и дело мелькает мысль – «А куда я такой сгожусь?!». Знаешь прекрасно, что распределение практически всегда рулетка и на личные качества могут не посмотреть, но мысль всё равно возвращается.

Когда мою фамилию называют, из-за неудобного стула тело ломит так, что отправиться я готов куда угодно, лишь бы подальше от этого «мебельного чуда». Вместе со мной худенький лейтенант забирает ещё двоих парней. На нём форменная рубаха кремового цвета, такой я никогда не видел и это сбивает с толку.

Выясняется всё быстро – лейтёха заводит нас в кабинет, где сидит грузный усатый офицер, в такой же кремовой рубахе, и человек пятнадцать призывников. Лейтенант тут же уходит, а усатый приказывает нам сесть напротив него и заявляет, что мы подлежим призыву в Военно-Морской флот.

Первое что приходит в голову – плавать я умею только «топориком», то есть башкойвниз. О чём незамедлительно и сообщаю. Офицер смеется и заявляет, что на его корабле один контрактник уже много лет ходит по морям не умея плавать, и чтопервые месяцы службы я проведу на суше, а там утонуть будет сложно.

Так я узнал, что настоящему моряку вовсе необязательно уметь плавать, и это стало первым из череды удивительных открытий, что я сделал за год службы.

Вдоволь посмеявшись собственной неказистой шутке про сложность утопления на земле, «покупатель» берётся за наши личные дела. Не смотря на то, что информации в этих картонных папочках с избытком, он всё равно расспрашивает нас об образовании и «чем занимались до призыва?» Услышав о моей «вышке» офицер одобрительно кивает. Рассказ же о недолгой стажировке и работе в газете пропускает мимо ушей. Беседа с двумя другими призывниками такая же непродолжительная, и вот мы уже рассаживаемся за другие столы, освобождая место напротив «покупателя» для очередной группки призывников.

Сажусь рядом с крепкого сложения кареглазым пареньком, тот сразу оживляется и протягивает мне руку.

- Серёга, - представился он.

- Леха, - отвечаю я и пожимаю руку. Минут через пятнадцать мы уже то и дело перекидываемся весёлыми фразами, словно знакомы с детства. Серёга оказался весёлым и жизнерадостным парнем, я тоже не любитель скучать и впадать в депрессию. Впоследствии мы всю службу прошли вместе будучи «не разлей вода». А всего-то стоило удачно выбрать куда сесть.

Дальше всё происходило по накатанной схеме – приводят очередную группку призывников, офицер ведёт с ними беседы, и так снова и снова. Прислушиваясь к словам «покупателя», я вскоре выясняю, что нас ждёт отправка вПитер, в учебные части, а на корабли мы попадём лишь осенью. О чём я тут же сообщаюэсэмэской родным.

Нам повезло – нужное количество народу в нашей команде набралось уже к вечеру, и мы отправились получать форму. Все с весёлым энтузиазмом облачались в синие матросские робы и нелёгкие «прогары» - некое подобие обрезанных по щиколотку кирзачей. Портянок, к счастью, на флоте никогда не водилось и нам выдают уставные носки – настолько безразмерные, что при желании в них можно завернуть ногу не хуже той же портянки.

В форме все сразу становятся какими-то неразличимыми друг от друга, что вызывает какое-то неприятное, давящее чувство. Общая весёлость вдруг куда-то пропадает, словно все лишь сейчас окончательно осознали, что это всё не шутки и впереди год армейской жизни.

Офицеры торопят нас – нужно добраться до вокзала и успеть сесть на одиннадцатичасовой поезд до Питера.

Дорогу до Санкт-Петербурга и как нас распределяли по учебкам на сборном пункте в Ленобласти, я опущу. Достаточно сказать, что матрос Алексей Ильин (это я, если кто не понял) и матрос Сергей Гранин отправились служить в один из исторических центров Петербурга – на Васильевский остров.

*****

От распределителя до учебки, нас, три десятка новоиспечённой «матросни», сопровождают среднего роста лысый капитан-лейтенант, с вечно недовольным выражением лица, и два дембеля-старшины первой статьи. В отличие от своего командира они крайне жизнерадостны – обоим осталось меньше двух недель до дома. Они охотно отвечают на наши вопросы о части, где нам предстоит служить. Правда, только запутывают, так как один, рассказывая, то и дело употребляет слова и фразы вроде «лафа», «прорвётесь», «время быстро пролетит», а другой «задолбаетесь», «хорошего не ждите» и «полный звездец». При этом они прекрасно слышали, что отвечает другой, но вели себя так, словно в этом не было никакого противоречия. Что особенно странно – служат они в одной роте.

Становится ясно, что делать выводы можно будет только когда всё увидишь сам. От распределителя до пригородного вокзала добираемся пешком, в некотором подобии строя. За спиной «рундук» - обычный войсковой вещмешок, но на флоте он упорно именуем именно так. В нём – вся полагающаяся нам на год форма – второй комплект рабочей робы, летний и зимний вариант «парадки», бушлат, шинель, вторая пара прогар, шлёпанцы, полотенца, бескозырки, носки и тельняшки. От набитых внутрь вещей рундук раздулся так, что у меня не получается надеть обе лямки. Приходится таскать его попеременно то на одном плече, то на другом – это неудобно и лямка натирает плечо. Прогары, казавшиеся до этого пусть и тяжёлой, но вполне сносной обувью вдруг начинают натирать. Не к месту вспоминается книжка Стивена Кинга «Долгая прогулка», но неприятные ассоциации пытаюсь тут же выкинуть из головы.

Три километра по жаре, поездка на электричке и метро и вот уже перед нами воинская часть – два разделённых плацем пятиэтажных здания из тёмно-бурого кирпича, огороженных от внешнего мира кирпичным забором с железными воротами и КПП. В одной пятиэтажке «штаб» и канцелярии, а в другом расположения рот, медпункт и столовая. В столовую нас и ведут в первую очередь. Еда оказывается чуть лучше, чем в части распределителе, а наряд по камбузу почти в полном составе вылезает из кухни, чтобы поглазеть на нас. Нас по-прежнему сопровождает офицер, поэтому подойти и поговорить никто не решается.

После приема пищи нас ведут проверить – не заболел ли кто по пути в часть. Заодно замерить вес, рост, и давление. Медпункт на втором этаже, вход с лестницы. Скинув «рундуки» на лестничных клетках, рассаживаемся на ступеньки. В ожидании очереди нам впервые доводится пообщаться с парнем нашего призыва – конопатым и лопоухим - типаж «ботаника из «Ералаша» - по имени Антон. Призвался он полтора месяца назад – в конце апреля, в медпункт попал с температурой, и с дня на день ждал возвращения в роту. Отвечая на наши вопросы, он сообщает куда больше полезной информации, чем старшины-дембеля. Рассказывает он с явным удовольствием – ведь все слушают едва ли не затаив дыхание. Антоха освещает все интересующие нас вопросы: старшины, отслужившие по полгода, люди все разные, но над новым призывом никто не издевается. Что касается дембелей, то их в части всего двое – те самые, что нас сопровождали с вокзала, и они уж тем более никого не трогают – считают дни до дома, да готовят дембельскую форму.

В военкомате всем нам говорили, что пользоваться мобильными телефонами будет разрешено. Со слов Антона выходит, что так оно и есть, но лишь отчасти. Все телефоны по прибытию сдаются под запись командирам рот и те обещают выдавать их на час-другой раз в неделю. На деле же матросы получают их гораздо реже. Правда Антоха тут же нас просвещает, что можно попросить родных привести или прислать посылкой второй телефон, и его уже никому не показывать и пользоваться им без «палева». Но попадаться с ним на глаза офицерам или старшинам не стоит – отберут и наверняка уже не вернут.

Вопросы сыплются на Антоху один за другим, никто не знает, что ждать от службы, и этот разговор позволяет хоть как-то избавиться от внутреннего напряжения. Не смотря на то, что к фельдшеру нас пускают по два-три человека, медосмотр длится довольно долго. Но, в конце концов, он заканчивается, и оставленный за старшего старшина-дембель звонит в рубку дежурного – доложить, что заболевших среди нас нет. Ему тут же приказывают построить нас на плацу, и как только приказ исполнен, появляется уже знакомый лысый «каплей». В руках списки – нас распределяют по ротам. В каждой из рот готовят разных «специалистов» - в первой «ракетчиков» и «торпедистов», во второй «штурманов», в третей – коков. Я, Серёга и ещё пятеро парней попадаем в первую роту.

Когда списки дочитывают и нас ведут в казарму, подходит время вечерней прогулки и поверки личного состава, приходится пропускать выходящих из здания и строящихся поротно матросов. На нас смотрят с интересом, но выкрикивать вопросы стоя в строю не решаются. Мы тоже молчим.

Расположение первой роты аж на пятом этаже. Едва дневальный открывает дверь, мы видим капитана третьего ранга, невысокого, чуть полноватого, фуражка лихо надета на самую маковку, почти не скрывая коротко стриженые волосы цвета варённой кукурузы. На поясе болтается пустая кобура, на груди значок «дежурный по части».

Прервав попытку сопровождающего нас «каплея» что-то доложить, «каптри» отпускает его и приказывает нам построиться. Едва мы встаём в линию, он выдает обширную речь, но если убрать из неё весь мат и лишние предлоги-междометья получится примерно следующее:

- Я ваш командир роты, капитан третьего ранга Котов, Алексей Андреевич. Так получилось, что сегодня я заступил дежурным по части, поэтому могу встретить вас лично.

Тут он делает паузу, оглядывает наш маленький строй слева - направо и обратно. Продолжает:

- Сразу хочу сказать, что с частью вам повезло. Дедовщины у нас никакой нет, у нас её тут всю искоренили ещё до того, как по телику начали трещать, что с ней бороться надо. Поэтому, служите спокойно и забудьте весь тот грёбанный бред, которым вас на гражданке пугали, никто вас пальцем не тронет. Служить у нас хорошо, иногда придётся поработать, иногда даже много. Но вы всё-таки служить пришли, а для вас и так тут летний лагерь «Якорёк» практически , а не воинская часть. Вопросы есть?

Молчим. Выждав секунды две, ротный продолжает:

- И ещё, сразу говорю – воровства в своей роте я не потерплю. Поэтому если кого мама в детстве не научила, что чужое брать не хорошо, и он не дай Бог у товарища чего скрысит, учить вас буду я. Всей ротой на плацу и спортплощадке будете подыхать, сразу поймете, что такое хорошо, что такое плохо.

Закончив говорить, он приказывает сложить вещмешки в «баталерку», оставив лишь «рыльно-мыльное», пояснив, что остальное разберём завтра. Избавляясь от изрядно надоевшей за день ноши, я попутно рассматриваю казарму, она не чем не отличается от того, что показывают по телевизору – широкий центральный проход, да ровные ряды затянутых синим одеялом двухъярусных коек.

Как только мы «расстаемся» с вещмешками, ротный вновь строит нас, и говорит о мобильниках, в основном то, что мы уже слышали в медчасти. Все покорно сдают мобилы под запись – фамилия владельца, цвет и модель телефона, после чего ротный уходит принимать доклад о вечерней поверке. Напоследок сказав, что по возращении роты с вечерней прогулки нами займётся дежурный по роте, и что он надеется, мы сможем простоять три минуты, ничего не натворив.

Едва дверь за ним закрывается, с «баночки» дневального на нас сыплются вопросы – «есть ли кто из Ростова?», «а откуда есть?», «а сколько народу вообще привезли в часть?», и «есть ли кто из Ростова, среди ребят, попавших в другие роты».Спросить что-то сами не успеваем, матросы возвращаются с поверки. Первым заходит высокий – метр восемьдесят пять не меньше – старший матрос, со значком «дежурный по роте» на груди.

Увидев нас, он зычно орёт, чтоб мы сейчас же становились в общий строй. Вошедшие за ним ребята действительно тут же начинают строиться. Занимая место в строю – строго по росту - и ловя любопытные взгляды соседей по шеренге, я отмечаю про себя, что, не смотря на могучий голос и рост, дежурный сразу представляется мне довольно добродушным парнем. Может оттого, что с губ его не сходит лёгкая улыбка, да и в глазах читается какое-то веселье. Позже мы узнали, что зовут его Артём Гулько и что и он и в правду хороший парень.

Он даёт всем пятнадцать минут на мытьё ног, чистку зубов и прочие «процедуры». Нашей семёрке показывают наши «шконки» и Серёга спешит «застолбить» место на втором ярусе прямо надо мной. Затем Гулько приказывает нескольким ребятам нашего призыва научить нас правильно укладывать форму – «делать укладку», как он это назвал. Надо сказать, что повторить эту не хитрую процедуру у меня получилось где-то раза с четвёртого. Справился я с последним, уже немного нервничая, как бы не получить нагоняй в свой первый вечер в казарме.

Вскоре я уже лежал на скрипучей койке под одеялом, настолько старым, что им наверняка матросы царской России укрывались. Это сейчас рассказывать всё довольно весело, а тогда где-то внутри меня постоянно сидело сильное напряжение и неясная тревога. Никто не знал, чего ждать от нового дня и как сложится служба. Про «летний лагерь «Якорёк»» ротный говорил довольно убедительно, но кто знает, как всё сложиться на самом деле?

[Yaris34]

Интересно почитать, продолжай

[Роджер]

Не к месту вспоминается книжка Стивена Кинга «Долгая прогулка», но неприятные ассоциации пытаюсь тут же выкинуть из головы.

Читая данный отрывок, тоже сложилось такое впечатление.

 

А вообще интересно, хотелось бы дальше почитать. Только я надеюсь, что здесь больше реально чем выдуманного

[AiRon]

Пара человек нашлась. Нужно исполнять своё обещание)

«Что в имени тебе моём?»

По именам в учебке практически не обращались. Знать всех поименно в роте с сотней с лишком человек практически нереально. Чаще всего называли друг друга по фамилии. Их запомнить легче – они зачитывались каждый вечер на вечерней поверке и при назначении наряда. Если же у человека появлялось прозвище, его запоминали все и сразу. Никто не стремился кого-то оскорбить или унизить, я не припомню ни одного случая, чтобы кому-то дали обидное прозвище. Но всё же «вторые имена», легко заменявшие обычные, рождались у нас легко и «прилипали» накрепко. Лично я прозвищем обзавёлся на следующий день после приезда в часть.

Начался день с зарядки – на пробежке мне в какой-то момент стало казаться, что я выплюну собственные лёгкие – бегать сразу после пробуждения оказалось нелегко. После зарядки – завтрак и приборка. Меня с ещё четырьмя матросами отправили мести асфальт возле КПП. Все приезжающие на службу офицеры в первую очередь видели этот «участок», так что за его чистотой следили особенно строго. В тот день я и подумать не мог, что выданная мне метла с жесткой ярко-желтой «щетиной» будет моим основным инструментом на протяжении ближайших четырёх месяцев.

После приборки и случился разговор, из-за которого родилось мое флотское прозвище. Как сейчас помню – вся рота отправляется на утреннее построение, а «новобранцев», дежурный по роте старший матрос Гунько оставляет в расположении. Знакомиться.

- Услышите свою фамилию – отвечаете «я», - поясняет Гунько. – Ильин!

- Я! – гаркаю в ответ. Дежурный делает паузу, секунду разглядывая меня, и я сразу понимаю, что первый вопрос будет про возраст. Не заметить, что я выгляжу старше основной массы восемнадцати-девятнадцатилетних ребят довольно сложно.

- Сколько тебе лет-то?

- Двадцать два. После универа я, - отвечаю.

- И на кого учился? – задавая вопросы, Гунько продолжает изучать моё лицо.

- На журналиста.

- О! Журналистов у нас ещё не было. А родом откуда?

- Москва.

- С вышкой, из Москвы. Нафига тебе армия? Откосить не мог? – удивился старший матрос.

- Не хотел денег платить. Да и не было их, - отвечаю. Вопрос про «откосить» не удивляет - в распределителе в Ломоносово московскую «команду» парни из других городов встретили фразой «а мы думали, москвичи сейчас вообще не служат». Говорилось это без всякой толики шутки.

Гунько кивает, и выкрикивает следующую фамилию. Перекинувшись парой-тройкой фраз с каждым, он сажает нас в «ленинскую комнату» заполнять анкеты для ротного. Я понимаю, что офицерам необходимы получить какую-то информацию о прибывших из первых рук, но глубинный смысл отдельных вопросов, вроде «нравится ли Вам военная форма», для меня навсегда останется загадкой.

Затем нас отправляют в комнату бытового обслуживания – КБО – приводить в порядок форму: пришивать погоны на повседневную робу и шевроны с погонами на оба комплекта «парадной». Пояснить, что и как делается, поручают паре ребят нашего призыва, служащих здесь уже месяц. Один из них – Тимур Хамитов – низенький, круглолицый и коренастый – удивительно болтлив. Давая пояснения по поводу шитья, он не переставая болтает о куче других вещей – рассказывает о том, как служится в роте, сыпет вопросами про распределитель и нескончаемо острит. Другой парень – Костя Панов – тощий как скелет, с кустистыми и вечно нахмуренными белобрысыми бровями наоборот – молчун. Он охотно подсказывает во всём, что касается шитья, но не словом больше. Когда Тимур начинает говорить, что служить тут не так уж и сложно, а в целом даже и хорошо, Костя кидает на него несколько недовольных взглядов, словно не согласен, но не спорит.

На гражданке я мог иногда пришить оторвавшуюся пуговицу или заштопать носок, но шить столько всего за раз мне никогда не приходилось. Через какое-то время подушечки пальцев жутко болят, а местами и кровоточат – вспоминаю, что перед призывом видел где-то в Сети совет, взять с собой напёрсток. Мысленно ругаю себя, что не обратил внимания на дельный совет.

А вот у Серёги игла в руках так и мелькает, и замечаю это не только я.

- Фига ты строчишь! Как ты так наловчился? – удивляется Тимур.

- У меня три младших брата, а мать вечно на работе. А у мелких постоянно что-то да рвётся, вот и научился, - поясняет Серёга. То, что Серёга из неполной и многодетной семьи я на тот момент уже знал, а вот то, что ему приходится настолько много присматривать за младшими братьями, как-то не задумывался.

- У нас тут есть паренёк – Илюха Скрябин – тоже круто шьёт. Он из толкинстов или типо того, на гражданке наловчился всякие костюмы шить, тут вообще все запросто строчит, - тут же начинает делиться Тимур. Словоохотливость не ослабевает ни на минуту, и к обеду, под аккомпанемент болтовни Хамитова, мы успеваем привести форму в порядок. Серёга заканчивает раньше всех и с готовностью помогает остальным. Мы могли справиться и раньше, но получаем ценный совет от Тимура:

- Не спешите, и как закончите сразу докладывать не бегите. «Загрузят» чем-нибудь ещё. А оно вам надо?

После обеда роту строят, и я впервые вижу заместителя командира рота по воспитательной работе старшего лейтенанта Громова. В отличие от полноватого ротного он худ и поджар, щёки впалые и он мог бы выглядеть даже измождённым, если бы не глаза. Тёмно-карие, почти чёрные, они лучатся энергией. Если взгляд этих глаз останавливается на ком-то, человеку сразу становится не по себе.

Громов объявляет, что по приказу ротного проведёт сегодня занятия по «взлёт-посадке». Мне странное словосочетание ни о чём не говорит, но по выражениям лиц сослуживцев понимаю, что ждёт нас что-то малоприятное.

Так оно и оказывается. Нас тренируют за несколько секунд укладываться спать, не менее быстро подниматься и одеваться. Попутно практикуемся правильно застилать кровать и делать «укладку» из формы. Звучит как нечто совсем пустяковое, но когда все это проделываешь в бешеном темпе несколько десятков раз подряд – чувство не из приятных. Лично я взмок почище, чем на утренней пробежке. «Взлёт-посадка» длится почти до самого ужина – чертовски долго, если честно.

После ужина – ещё одна приборка, прерванная дождём. К вечерней прогулке дождь не заканчивается и её отменяют. Поверку личного состава проводят прямо в расположении роты, а сразу после неё разрешают готовиться ко сну.

За полный событиями день я совсем забываю про утренний разговор-«знакомство». Гунько сдал обязанности дежурного по роте ещё в пять часов, но продолжает следить за личным составом – как кто делает укладки. Замечаю, что он смотрит в мою сторону, а на лице – явные усилия что-то вспомнить.

- Эй, матрос! Как там тебя… Писатель! – наконец выкрикивает он. Гунько всего лишь делает мне замечание по поводу неидеальной укладки, а необычное обращение не остаётся не замеченным. В тот же вечер ко мне подходит пара человек с вопросом «Почему писатель?» Ответ про учёбу на журфаке их, кажется, даже немного разочаровывает. Словно им хотелось, чтобы я оказался всамделишным писателем. Этакая экзотика.

Обращение «Писатель» очень понравилось Гунько, в течение последующих дней он несколько раз называет меня так уже и перед строем. Через несколько дней вопрос «почему Писатель?» интересует многих, но не все идут с этим вопросом ко мне. Рождаются домыслы. К концу первой недели пребывания в учебке я узнаю о себе много нового – оказывается, учился я в Лининституте и перед самым призывом даже написал и издал книгу. Не представляю, каким образом «сарафанное радио» родило такой слух, но смеялся я долго. Со временем все узнают, что всё это чушь, а вот прозвище «прилипает» ко мне до конца службы.

Большинство прозвищ имели куда более простое происхождение – Серёгу Гранина все называли просто «Серым». А, например, приехавший в часть в один день с нами Рома Мухин получил прозвище Муха.

Хотя, иногда, с прозвищами происходили куда более забавные истории, чем моя «учёба в Литинституте». Через неделю после нашего приезда в часть привезли новую партию новобранцев. Один из них – Слава Сыреев, закончил юридический колледж, и всё тот же Гунько сразу же объявил: «Ну, тогда Юристом будешь». Через пару-тройку дней прозвище сократилось до более звучного и ёмкого – «Юра». Сыреев как-то очень легко нашёл общий язык со мной и Серёгой и мы все же называли его Славой. Но особенно дружен он стал с неунывающим Тимуром Хамитовым, заявившим однажды:

- Юра, Слава… Ой, ну в баню! Лично я буду звать тебя Вася!

Тимур парень довольно голосистый и шумный. В курилке почти каждый день слышался его зычный выкрик: «Вася! Сигарета есть?!» А перед отбоем, когда все направлялись в умывальник, и к раковинам выстраивалась очередь, раздавалось: «Вася! Мне займи!»

Многих, прибывших в часть несколько позже, это сбивало с толку. Новички подходили к ребятам и озадаченно спрашивали что-то вроде: «Вася, Юра, Слава… Как его на самом деле-то зовут?!». Так родилась неказистая шутка с серьёзным лицом отвечать, что Сыреева зовут Коля.

Имели прозвища и офицеры. Ротного все называли Блондин, Громова – Громким. Свое прозвище имел даже командир части – капитан первого ранга Осмолов. Выглядел он гораздо старше своих сорока лет с хвостиком лет и все именовали его Старым или Дедом.

Значительная масса матросов все же «обходилась» фамилиями, но было что-то удивительное в этой особенности флотской среды – рождать яркие, запоминающиеся и живучие прозвища. Словно вместе с новой армейской жизнью многие получали и ещё и новое имя.

[YaRiTiCK]

на КМБ тоже был с нами парень с высшим юридическим, взводник прозвал его"Адвокат", так и преклеилось к нему это:)

[Брит]

Автор темы и рассказа - AiRon - молодец! У те я уже рассказ полностью написан или выкладываешь по мере написания?

 

Я сам очень хочу в ВМФ! Жуть как интересно читать! Пиши еще!

[Bredor]

Продолжение будет?

 

-----

[AiRon]

Продолжение будет, как только появиться свободное время и допишу следующую историю. За отзывы всем огромное спасибо!)

[ДмитВ]

Ждем продолжение. Когда ожидается?

[AiRon]

Очень-очень извиняюсь, были непредвиденные трудности в жизни) Вот ещё один кусочек)

Квадраты

Я с детства очень неуклюж – на велосипеде научился ездить гораздо позже сверстников, набив при этом гораздо больше шишек. Как я уже говорил плавать я так и не научился. Меня всегда восхищали люди, умеющие хорошо двигаться под музыку, но все мои попытки научиться танцевать заканчивались ничем, настолько я «деревянный». Но я никогда не думал, что эта моя особенность может как-то отразиться на службе, однако неприятности начались уже на третий день пребывания в учебке.

На этот раз наша компания «новобранцев» идет на утреннее построение вместе со всеми. Сначала ничего не предвещает беды – личный состав выстраивают возле казармы и командиры вместе с «полугодичниками» проводят проверку формы одежды. Неприятности начинаются потом – все три роты выстраивают для торжественного поднятия Андреевского флага. Это давний ритуал, исполняется он каждый божий день и на нем присутствует командир части и все старшие офицеры. Как только флаг взмывает вверх, дежурный по части отдаёт команду к «торжественному маршу». Это не менее стародавняя традиция - после каждого поднятия флага личный состав части делает круг по плацу строевым шагом.

Дежурный по части браво рявкает «ша-а-аго-о-м маа-арш!», матросы дружно делают первый шаг и… я тут же сбиваюсь. Казалось бы - чего проще – на счёт «раз» чеканить шаг левой ногой, на счёт два – правой, да совершать синхронные шагам движения руками. Да не тут-то было. Через пару шагов – мои больше напоминают какие-то странные конвульсии – я начинаю мешать остальным. Сначала «натыкаюсь» на идущих впереди, потом в меня практически врезаются марширующие сзади. На «торжественный марш» происходящее уже мало похоже. Слышаться возмущенное «Ты что творишь?!», кто-то прямо-таки шипит что-то про «левую ногу». От мысли, что этот цирк сейчас видят все старшие офицеры, становится не по себе. Круг по плацу кажется бесконечным, в конце концов, я уже даже не пытаюсь «поймать ногу» и маршировать – семеню в центре строя быстрыми шажками, лишь бы не задевать тех, кто впереди и не сильно мешать тем, кто сзади. Круг почета», наконец, заканчивается. Получаем приказ отправляться в расположение и строиться там. Минут через пять в казарму поднимается ротный. Выражение его лица такое, что хочется спрятаться и не попадаться к нему на глаза минимум месяц.

- Это кто сейчас в середине строя так вышагивал?! – спрашивает он.

- Я, товарищ капитан третьего ранга. Матрос Ильин! – отвечаю. Голос звучит как-то тускло, а в голове мысль, что я как-то очень быстро «отличился». Блондин несколько секунд молча смотрит на меня, а потом заявляет, что вечером меня нужно отправить на квадраты. Затем он даёт ещё какие-то указания старшинам и буквально убегает в штаб. Я ожидал головомойки посерьёзней, и потому мысленно облегченно вздыхаю. Пронесло! Или нет?

Ещё в первый же день, когда нас водили то в столовую, то в медпункт, я заметил прямо возле казармы три намалёванных белой краской прямоугольника, разделённых на квадраты со стороной примерно метр на метр. Этакий рисованный тренажёр умения маршировать. Каждый день перед вечерней поверкой проводится «прогулка» - личный состав наворачивает пяток-другой кругов вокруг плаца. Поротно, строевым шагом. Именно в это время, пока остальные «прогуливались», меня и отправляют на «квадраты». Вместе с одним из старшин – Женей Соломиным. «Полугодичников»-старшин в нашей роте всего пятеро, они должны будут стать заместителями командиров взводов, как только наберется нужное количество народа и роту на эти самые взвода «разобьют». Про каждого из них я ещё расскажу, а сейчас замечу только, что Соломин – самый младший из них. Ему недавно исполнилось девятнадцать, другим старшинам – за двадцать.

Главная черта Жени – очень подвижная мимика, активная жестикуляция и позитивный настрой. Он сразу заявляет, что в легкую научит меня маршировать не хуже ребят из кремлёвского полка.

Поначалу он и правда довольно бодро объясняет и показывает, насколько сантиметров поднимать ногу, как «тянуть носок», правильно шагать и как при этом должны двигаться руки. Но его «запал» кончается довольно быстро. Пока я стаю на месте и поочередно поднимаю то одну, то другую ногу и тяну носок – всё нормально. Но стоит мне попробовать маршировать по квадратам, один шаг – один квадрат – как ничего путного не получается. Вернее даже так – если мне удается шагать «под счет» Соломина, абсолютно невпопад болтаются руки, сосредоточусь на движениях рук – сбивается шаг.

Чувствую, что Соломин уже теряет не только оптимистический настрой, но и всяческое терпение. К этому моменту, на мое счастье, на квадраты отправляют ещё двоих ребят из тех, что приехали со мной. Они сбивают ногу не так часто как я, потому их «косяки» не сразу и заметили. Женя рад появлению новых учеников, теперь он занимается всеми нами сразу. Основное внимание он теперь уделяет новичкам, но на меня каждый раз кидает крайне раздраженный взгляд. Наконец, после очередной нашей попытки промаршировать он не выдерживает:

- Да ты издеваешься! Нарочно что ли? Нельзя же так тупить!

Мой вопрос о том, нафига бы мне делать такое нарочно остаётся без ответа. Тут же пытаюсь объяснить, что я, правда, не могу сделать всё как надо. Не знаю почему, но руки-ноги словно не слушаются.

Завтра «шакалы» строевую проводят, пусть они мучаются! – отмахивается Соломин. Я уже знаю, что «шакалами» на флоте называют офицеров и от мыслей о дне завтрашнем становится немного не по себе. Вечерняя прогулка заканчивается – личный состав выстраивается для поверки и я тоже спешу в строй. На душе не спокойно – чувствую себя каким-то неполноценным, да ещё и подводящим своим неумением остальных.

Перед отбоем делюсь невесёлыми мыслями с Серёгой Граниным.

- Ой, да ладно тебе! – отвечает он, - Все бывает! Научишься! А если кто начнёт гнать на тебя из-за этого, я за тебя впрягусь, по любому!

Такая немногословная, но искренняя поддержка несколько успокаивает. Наутро нашу роту оставляют на плацу сразу после поднятия флага и торжественного марша. Строевые занятия проводят пять офицеров – командиры пока ещё несуществующих взводов. Четверо – старшие лейтенанты и один совсем молодой лейтенант. Прежде чем начать занятие нам объявляют, что меньше чем через месяц в части присяга, приедет много наших родственников, так что в наших интересах научиться красиво маршировать и не ударить перед ними в грязь лицом.

Офицеры решают начать с основ, и на квадратах оказывается вся рота. Один из старлеев – низкорослый брюнет по фамилии Оплатов - показывает нам то, что уже демонстрировал Соломин – как тянуть носок, как должны двигаться руки и прочее, прочее. Удивительно, но пока тренируемся на квадратах, я особо не выделяюсь, но когда нам приказываются маршировать шеренгами по трое, сразу видно насколько я неуклюжий.

Меня снова отправляют на квадраты отдельно от остальных ребят. Пока Оплатов гоняет роту то общим строем, то шеренгами по два-три человека, остальные офицеры пытаются обучать меня. Получается так себе, но к моему удивлению реагируют на мое неумение они довольно добродушно.

- В каждом призыве найдется человек-два таких. Вас в военкомате специально отбирают что ли? – спрашивает старший лейтенант Кашин. Остальные офицеры посмеиваются и то и дело шутят в подобном духе. В конце занятия я марширую ничем не лучше чем в начале. Старшинам приказывают обратить на меня особое внимание и обучать с удвоенной энергией.

В последующие дни строевую проводили полугодичники. Я по-прежнему не мог прошагать нормально и десяток метров, что постепенно выводило из себя и старшин, и офицеров, и ребят моего призыва. Строевая давалась тяжело всем – с непривычки быстро уставали и начинали болеть ноги, стояла ненормальная для Питера жара и занятия под палящим зноем выматывали еще сильнее. Каждый «перекур» казался спасением, а каждое «Ещё круг, пока нормально не пройдёте» - убийством. Стоит ли говорить, что из-за меня рота намотала не один «лишний» круг?

Большинство относилось к этому с пониманием, но все же время от времени слышалось и злое ворчание. Я сам усугубил назревающее плохое к себе отношение: ещё по пути с распределителя на вокзал я сильно натер левую ногу, а после первых дней строевой на месте мозоля появилась целая рана – в эту «дыру» могла бы запросто уместиться фаланга мизинца. Прогары быстро разносились, но все равно «тревожили» ранку – иногда к вечеру мне приходилось отрывать от пятки напитавшийся кровью носок.

Я отправился в медпункт, где мне обработали ногу и выписали освобождение от физо и строевой на четыре дня. В тот же день Соломин заворчал, что вместо того, чтобы учится не «косячить» я ещё и «шхерюсь». Отношение к «косякам» и «шрехам» на флоте – самое негативное. Стоит начать часто подводить коллектив своими «затупками» или постоянно наведываться в медпункт с новой «болячкой» и можно навсегда потерять уважение в глазах ребят. В замкнутом мужском коллективе этого не пожелаешь даже врагу. Затупки» первыми отправлялись на работы, особенно грязные и тяжелые, стояли в нарядах в наиболее неудобные смены, но самое неприятное – это пренебрежительное отношение сослуживцев. Я рисковал попасть в эту незавидную категорию, но мне посчастливилось показать себя и с хорошей стороны – а именно спасти роту от гнева старшего лейтенанта Громова.

А было этот так: у Громкого произошел небольшой конфликт с одним из полугодичников – Асматом Аскеровым. Родители Асмата – осетины, но сам он родился и вырос в Питере, сохранив при этом характерный для представителей южных народов горячий нрав. В тот день Аскеров заступил дежурным по роте. Старлей поднялся в распоряжение и сделал ему кучу обширных замечаний, заключил, что Осетин не очень-то хорошо справляется с обязанностями дежурного. Асмат вспылил и заявил, что Громов просто к нему придирается.

Старлей тут же приказывает построить роту.

- Говоришь у тебя в роте с дисциплиной порядок? Наверное, и устав у тебя уже все матросы? – обращается к Аскерову Громов, как только мы выстраиваемся. Асмат кивает, но по лицу его видно, что он сам не рад, что не сдержался.

Дело в том, что помимо строевых занятий мы активно учили текст присяги и статьи устава: обязанности матроса и дневального, статью «воинская дисциплина», звания от матроса до контр-адмирала и многое другое.

Надо сказать, что общевойсковой устав написан настолько своеобразным казенным языком, что мне порой казалось, что его переводили с китайского. Гугл-переводчиком. А тут ещё непривычный режим, физические нагрузки, а ребят, приехавших с разных концов станы, ещё и акклиматизация. Голова у всех соображала плохо. А тут ещё с котельной случилась какая-то беда и в ротах не работали «сушилки». В результате все сильно недосыпали, так как каждый день после отбоя приходилось стирать форму. Стирка по ночам – дело для флота и армии вполне обычное и когда работает «сушилка» довольно быстрое. Хорошо отжатая роба высыхает там минут за пять и её остаётся только погладить. Но «сушилка» не работала, и одежду мы сушили утюгами, отнимая от сна уйму времени. Не стирать одежду ежедневно было нельзя – стояла страшная жара и после пары часов на плацу роба многих матросов покрывалась белыми пятнами от соли.

Учить что-то, когда мозг стремится лишь отключится и поспать – дело, мягко скажем, не простое. Именно поэтому Осетин и чувствует недоброе, как только «замполит» заговорил о знании Устава.

- Давай так сделаем, - говорит Громов, - я сейчас любого матроса спрошу обязанности дневального. Если он не отвечает, ты сегодня второй раз заступаешь дежурным. А завтра с утра я лично гоняю всю роту вместе с тобой, пока твое дежурство не кончится. Согласен?

- Так точно! – отвечает Аскеров, понимая, что его согласия на самом деле и не требуется. Лица матросов мрачнеют – Громкий ухитряется всех замучить просто проводя «взлет-посадку», а уж если он постарается «погонять с утра до вечера»…

Старлей с довольной улыбкой ходит вдоль строя и вдруг останавливается прямо рядом со мной.

- Доложи мне обязанности дневального.

Замечаю, что лицо Аскерова мрачнеет ещё сильнее, Осетин явно не верит, что я смогу ответить хоть пару слов. Но через несколько секунд его лицо, как и лицо Громова, вытягивается от удивления. Я отвечаю. Легко, четко, без запинок, словно не наизусть говорю, а читаю текст прямо из Устава. Вот вам и преимущества высшего образования! Студент может учить хоть сонным, хоть голодны и уставшим, когда и где угодно. Потому что сессия. Потому что надо. Запоминать и понимать что-то, когда башка уже совсем не варит – уж этому-то я за пять лет научился в совершенстве.

Громов выглядит несколько растерянным.

- Везет тебе, Аскеров! – говорит он. – А ты, Ильин, молодец. Маршировать научишься, толковый матрос выйдет!

Лица сослуживцев светлеют, многие улыбаются и косятся на меня с некоторой толикой восхищения. Громов сдерживает слово и оставляет роту в покое.

- Писатель, красавчик! Громкий-то думал «затупка» нашел! Вот ему облом был! – радовался вечером Асмат. Это хорошее впечатление мне удаётся закрепить - я не стал пользоваться всеми четырьмя днями освобождения от строевой. Уже на второй день, когда ранка чуть покрылась корочкой, я выпросил у фельдшера немного пластыря, чтобы не ходить на перевязки, и вернулся в строй.

А где-то около двух недель пребывания в учебке случилось чудо. На строевых и на вечерней прогулке меня несколько дней подряд сразу отправляли на квадраты, даже не пытаясь поставить в общий строй. Каждый из полугодичников уже как минимум раз попробовал научить меня маршировать, но победить мою природную неуклюжесть не смог. К тому же я сам постоянно переживал, что подвожу роту на утренних торжественных маршах, могу подвести ребят на присяге, да ещё и раздражаю всех, кто пытается меня учить. Такое «накручивание» не очень способствовало учебе. Первые дни на флоте мне совсем ничего не снилось, а тут вдруг злосчастные квадраты стали являться мне даже во сне.

Закончилось же все это так – выдался очень тяжёлый день, помимо несколько часовой строевой нам пришлось полдня разгружать машины со стройматериалами для ремонта штаба. Все очень устали и на вечерней прогулке меня впервые за несколько дней ставят в общий строй. Меня впервые ничуть не «парит» неуклюжесть - в голове вертится одна мысль – поскорее добраться до «шконяры» и завалится спать. Дежурный по роте даёт команду и я делаю шаг, второй, третий… И понимаю вдруг, что легко иду в ногу со всеми и не испытываю никаких затруднений.

- Матросы! Чудо случилось! Писатель в ногу марширует! – раздаётся вдруг над плацем радостный вопль Соломина. По строю проносится еле сдерживаемый смешок. Я тоже улыбаюсь, наматывая вместе с ротой круг за кругом.

Странное дело – но с того самого дня проблем со строевыми у меня не было. Подготовка к присяге набирала обороты и неожиданное «исцеление» пришлось очень кстати. Свободно вздохнул не только я – облегчение от такого радостного события почувствовали все от командира роты до каждого матроса. Я же очень надеялся, что более трудной проблемы, чем строевая, у меня уже не возникнет.

[Yoki]

Дас ис фантастишь....

[AiRon]

Дас ис фантастишь....

Что именно фанстастично?:)

[Yaris34]

Пиши давай еще, интересно почитать, пока я не ушел))