Как я служил — не тужил (2002-2004)

Прочитал замечательную книгу Вадима Чекунова «Кирза».

В аннотации справедливо написано: «Каждому, кто сможет прочесть эту печальную книгу до конца, ни разу не рассмеявшись, издательство выражает глубокие соболезнования».

Действительно, кто не служил - тот найдёт в книге только ужасы дедовщины.

Впечатлившись «Кирзой», напишу немного отсебятины на эту тему.

Срочная служба у всех очень похожая, ведь традиции и шутки десятилетиями переходят от призыва к призыву.

Почему-то принято произносить это слово с ударением на и: прИзыв.

Мне повезло: я попал в ряды ВС РФ двадцатилетним, да ещё и с нужным в армии образованием.

К тому же, за моё примерное поведение в отношение военкомата или по какой-то другой причине, меня отправили в танковую учебку. Как известно, в учебных ротах служба проходит помягче. Наверное сказывается влияние контингента: в учебку как-никак отбирают и совсем отмороженных стараются не брать.

Почти все наши сержанты вызывали уважение не только по сроку службы, но и по чисто-человеческим причинам: они поддерживали мужской порядок мужскими методами. Я не припомню, чтоб кто-то из них устраивал так называемый беспредел. Трудно объяснить значение это слова. Пожалуй, помню одного мерзкого сержанта: Руслан Багин. Мне было отвратительно смотреть, как он унижал молодёжь. Нет, не учил, не наставлял, не помогал, а именно унижал. Помню, как он отлавливал парней, которые были недостаточно хорошо побриты и шариковой ручкой рисовал им на лицах. Зачем он это делал? Какое-то извращённое удовольствие. За такой садизм ребята из своего же призыва его нисколько не уважали: они нашли у него «статусную вещь» тельняшку, которую он купил, и порвали её перед строем. Парни радостно ухмылялись тому, что упырю показали его место. Такой садизм обычно исходит от малолеток, которые куражатся и забывают о границах, для более старших парней (ему было 24, мне 22) такие издевательства - просто западло. Причём он выбирал для своих нападок именно тех, кто только после школы и они, боясь по морде получить, терпели всё это.

Не знаю, как в 18 лет, но в 20 я уже был готов лишний раз получить по морде, отказавшись делать что-то совсем уж неподобающее. Не знаю, насколько эффективной была бы эта тактика в линейной части, но в учебке я был уверен, что меня хоть не убьют и постараются не покалечить. Наверное, это интуитивно найденное мною отношение (лучше получить люлей, чем стирать чьё-то исподнее) и позволило мне избежать многих неприятных минут. Сержантам, конечно, было удобнее припахивать тех, кто безропотно соглашался на всё. Не, меня, как всех, конечно, припахивали, но, согласитесь, стирать чьи-то трусы и красить сейф в караулке - две разные вещи.

Страшно стало, когда впервые зашёл в ворота в/ч 26738 в городке Сертолово. Полная неизвестность. В голове только газетная и телевизионная истерия на тему дедовщины. Странное желание ничем не выделяться из толпы таких же, как я. Первое помещение - Пункт Приёма Молодого Пополнения (ППМП). Как позже выяснилось, здание готовили к сносу или капитальному ремонту, так что обстановка была как в самых убогих бараках: на стенах реечная сетка с отвалившейся от неё штукатуркой, стойкий запах сырости, гнили и туалета. Сразу думаешь, что вот такая она, армия, и есть. Потом оказалось, что немного получше. На ППМП делали фотки, которые за бешеные деньги посылали домой (Анатолий Бондаренко показывает их тут).

За несколько дней на ППМП нас научили некоторым солдатским премудростям: как носить форму и как её не носить; как заправлять кровать, мотать портянки, объяснили как хранить иголку с ниткой при себе, не покалечившись и т.д. Обучение этот было подозрительно толковым: сержанты повторяли несколько раз, не раздражаясь особо на тормозящих. Некоторым даже собственными руками завязывали те самые портянки. Просто невероятно, такой сервис! Потом я узнал, что это были парни, которые отслужили уже достаточно, чтоб позволить себе относиться к молодняку спокойно.

Уже на ППМП выделились так называемые «косяки», которым вечно не везёт, у них мало что получается. На примере особо тормозящих нас посвящали в подробности так называемых лосей и крокодилов. Всё делается как бы в шутку, но нам становится понятно: будешь косячить - будешь качаться. Как минимум.

Из рот приходят за молодыми. Понятно, что в роте мы, салабоны, будем в меньшинстве, да и порядки там другие. На душе холодно... Ведут в роту. Из окна высосываются какие-то идиоты и орут: «Духи, вешайтесь!» Мурашки по коже. Хорошо, что я не ссусь от страха. Мы через год с парнями вспоминали, в тот момент у всех спины покрылись холодным потом. Вобщем-то, на это и рассчитано. 56-й Окружной учебный центр состоял из двух (как мне помнится) воинских частей: 26738 и 20160. Курсанты попадали сначала в 26738.

В роте выяснилось, что нас, молодых, больше половины. Это же учебно-танковая рота. 2УТР. Все старики - сержанты, оставленные в тут из предыдущих призывов. Нас (человек 100) делят на 3 взвода, взводы на отделения. В отделении человек 10. У каждого отделения свой сержант, отслуживший полгода-год. Командир отделения, «комод». У каждого взвода - замкомвзвод, «замок». Замки постарше: год-полтора. Ещё несколько сержантов на других должностях.

Шинель, которую мне выдали, оказалась мала. Сержанты на моё блеяние внимания не обращали, но я уже заметил, что под Питером из-за влажности и ветра очень холодно. -15 там ощущаются как -25 в Архангельске. В шинели не по размеру при такой погоде как-то совсем грустно. Командир роты, к сожалению не помню его фамилию, ежедневно спрашивал бойцов о проблемах. Это была формальность, но я решил воспользоваться. Сказал, что мёрзну. Всем, конечно, было начхать на это, но и пневмония моя никому не улыбалась. Шинель поменяли. Старшина Миронов взял меня на карандаш за борзость. Пару раз он ко мне потом демонстративно привязывался, чтоб другим неповадно было, но не зверствовал. Нельзя сказать, что я был выдающимся солдатом, но я не косячил, при возникновении вопросов по поводу выполнения приказов, не стеснялся их задавать, имел опрятный вид, так что старшину в этом смысле я вполне устраивал.

Ещё в областном сборном пункте по моему поводу был разговор у каких-то офицеров. Они недоумевали: в армии готовят так называемых санинструкторов за полгода из кого попало, они потом даже самые простые повязки наложить не могут, а людей с фельдшерскими дипломами отправляют учиться на каких-нибудь механиков. Но, загадочно улыбаясь в усы, обещали мне по случаю удачного образования, лёгкую службу. Проведя несколько недель в роте, я всё никак не мог понять: когда же, наконец, мой диплом обеспечит мне счастье?

У Бороды, как называли нашего ротного, был маленький бизнес. Он, как многие командиры рот, привлекал солдат к нелегальным работам за территорией части. На ночь 2 сержанта и 5 бойцов уезжали на электричке в какой-то цех по фасовке сахара. Однажды послали меня. Из мешков мы высыпали сахар в воронку машины, которая дозировала его и фасовала в пакеты с логотипом «Пятёрочки». Наверное, формально на эту работу были устроены обычные люди, а работали солдаты. Зарплату, начисленную за работу, получал ротный. Солдату, вобщем, пофиг, где работать, но на ротного-то выгоднее. Я был в паре с каким-то Андреем. Он в начале смены доставал меня по поводу брома. Он считал, что нас им поят, т.к. не наблюдал у себя утренней эрекции. Моё мнение его интересовало в связи с тем, что стало широко известно моё образование. Как мог, я пытался его успокоить. Во-первых, убеждал я его, у меня всё как обычно. Во-вторых, процесс приготовления пищи полностью лежит на солдатах. И если уж они не в курсе брома, то его наверняка нет. Потом, где-то через год, меня подрядили выдавать в столовке какой-то беззубый «иммуностимулятор» с целью профилактики ОРЗ в части, но солдаты его брать отказывались, опасаясь снижения половых способностей. Я демонстративно жрал таблетки перед строем, т.к. знал об их безвредности (и бесполезности) наверняка, но солдата не обманешь, ведь вся фармацевтическая промышленность озабочена его гнилым свистком.

После окончания учебки солдаты, получившие военную специальность, отправляются в линейные части для прохождения службы. В них всё гораздо жёстче. Там, говорят, и убивали. Сержантом я не останусь, менять место службы тоже не хотелось, так что у меня теперь была единственная надежда на медпункт/санчасть. Но об этом позже.

Мы числились курсантами. Учебка называлась танковой, так что мы раскатали губы на танки. Но, оказалось, что учить нас будут на механиков-водителей МТЛБВ: многофункциональный (малый? многоцелевой?) тягач лёгкого бронирования, водоплавающий.

Первый раз мы, приперевшись на полигон «Долама» (Далама? рядом с посёлком Песочное), обнаружили, что техники никакой для нас не пригнали. То-ли с парком не договорились, то-ли ещё что. Но занятие надо проводить. Наверное, этот цирк был инициативой сержантов: мы сели жопами в снег и ползали на них, рыча за двигатель. Последующее обучение не отличалось педагогичностью: 3 дня в неделю мы являлись на полигон и почти всегда занимались там чем-то посторонним. Например, чистили снег, кололи лёд или ремонтировали препятствия. Подозреваю, что в медицинской учебке будущие санинструкторы тоже учились с лопатами в руках.

http://pics.livejournal.com/fnaq/pic/0000kw8r/s320x240

Полигон под Гарболово, 2003-2004.

Я побывал во всех нарядах по одному-два раза, кроме караула. У меня были свои планы на службу, а караульщиков никуда не отдавали и отправляли после учебки в какие-то страшные места типа Чечни. Чтоб не попасть в караул, во время анкетирования у замполита в графе «заболевания» я написал страшные слова: «хронический ринит, нейро-вегетативная форма». С моим слабеньким зрением этого хватило, чтоб в караул меня не брали никогда. Я был рад.

Мой армейский товарищ Игорь Фролов тоже не рвался «к винтовке», но однажды во время межсезонья (когда достаточно опытные уже отправлены в войска, а новенькие ещё ни на что не способны) его хотели отправить в караул. Вот как он об этом вспоминает:

—————

В период отправок, когда некому было караулить, они пытались меня привлечь...

На плацу, во время развода ко мне подошел дежурный по части...

-Ну что, справишься, Фролов?

-Не справлюсь, так посадят...

(Это молодой офицер был, мы с ним в оцеплениях сиживали, другому бы я хрен такое сказал... Те кто рядом-то стояли конечно слышали)

-??? молчание, шушуканье.

в итоге меня посылают за Смирновым.

А потом в штабе Савенко мне рассказывает как на разводе у меня блистал взгляд и я сказал: "Мне все равно, пусть сажают!"

—————

Мой первый новый год в армии был фееричным. За неделю до этого я поругался с посторонним сержантом. Но сержант такой дерзости не забыл и в новогоднюю ночь нанёс визит вежливости в нашу роту. Тут наши сержанты столкнулись с дилеммой: с одной стороны, я нарушил неформальное правило беспрекословно подчиняться старшему товарищу; с другой стороны, раздавать люлей курсанту могут только свои сержанты. В результате тот сержант колотил мне морду под пристальным вниманием «нашего» сержанта Павлова. В этот раз, конечно, получилось жёстче, но терпимо. Я не думаю, что «педагог» руководствовался какими-то гуманистическими соображениями, просто Павлов был на чеку, да и куда меня потом девать такого покоцанного? Я потом около недели прикусывал губу, чтоб офицеры не приставали с вопросами.

После этой процедуры я понял, что слияние с медицинской службой надо ускорить, но повода как-то не было.

Самая противная вещь в начале службы: нет уединения. Ты постоянно с кем-то что-то делаешь. Нет возможности просто побыть в одиночестве. Ещё довольно противная особенность: почти невозможно заняться личной гигиеной. Что там говорить, утром некогда поссать.

Я завёл себе привычку каждую ночь просыпаться чтоб помыть ноги, почистить зубы, подшиться. Люди были в шоке, особенно от моей чистки зубов. Забыл только одно. И скосило меня довольно неприятное заболевание: баланопостит.

Солдат, посчитавший себя больным, записывается у дневального в специальный журнал. По мере возможности, кАлечных и немощных в течение дня отводят в санчасть. Припёрся и я. Первое впечатление... Всем пришедшим, вне зависимости от жалоб, измеряли температуру. Измерение проводилось под пристальным контролем прапорщиков Гильфановой Раисы Тимуровны (которой я впоследствии стал благодарен за почти материнскую заботу) и Рамазанова Арсена (отчество его, видимо в связи с дагестанской национальностью, было решено не озвучивать, всё-равно никто не запомнит). Я решил поправить выпадающий градусник, но тут же меня обвинили в симулянтстве (натирании градусника) и велели не прикасаться к этому градуснику. Я был поражён: как они могли подумать обо мне такое!? Тем более, что болезнь моя с температурой не связана. Я так и сказал, что у меня баланопостит. Знание мною терминологии насторожило обитателей санчасти и, сверив списки, во мне признали того фельдшера, на которого обратили внимание ещё на ППМП. Вообще-то баланопостит лечится без залегания в медпункт, но меня по блату положили и я начал свою службу по-настоящему. В течение нескольких месяцев мне придумывали разные диагнозы, чтоб я оставался у них, а старшина, всё понимавший, спрашивал у меня при встрече: «Чернов, когда ты уже выздоровеешь или помрёшь, наконец?» Я ехидно улыбался: моя мечта осуществилась.

Тут надо сказать, что у нашей части был не только полигон «Долама». Второй полигон, на котором проводилась учёба на танках Т80, был довольно удалён от Сертолово, т.к. для стрельбы из танковых орудий требовалась большая незаселённая территория (не по городу же стрелять). Танки стреляли на полигоне под Гарболово. Там постоянно жили так называемые «спецы», а на учёбу приезжала первая учебно-танковая рота, каждые полгода с новыми курсантами. Среди спецов был фельдшер Олег Нельмин. Его срок службы заканчивался, надо было послать туда кого-то из моего призыва. В нашем призыве кроме меня фельдшерами оказались Сергей Барболин и Юра Панкеев. Юра был местный. Его потом оставили в санчасти, но он благородства не оценил и постоянно бегал в самоволки. После очередной из них его отправили в войска. С Барболиным некоторое время служили вместе, но мы почему-то были друг-другу совсем чужими людьми, поговорить нам было не о чем. Я не могу объяснить, что было не так в Серёге. Какой-то он был странный.

Но пока я ошивался в санчасти вместе с Евгением Шемякинским и Иваном Зиньковым. Они были на полгода и на год старше меня по призыву и не особо меня жаловали, ибо я без фанатизма относился к армейским традициям и вставал позже всех. Основная их работа была в развозе по госпиталям тех бойцов, которые нуждались в стационарном лечении. Обычно Иван ездил в 329й Военный госпиталь (Осиновая роща), а Евгений - в 442й (Санкт-Петербург). Я ездил и в тот, и в другой, но не каждый день. Не каждый, потому что я формально числился больным курсантом и ко мне мог привязаться патруль.

Патруль меня пару раз ловил, но всё как-то глупо выходило.

Однажды вечером какому-то солдату нужно было лечить ангину, а антибиотиков в медпункте не оказалось. Меня снарядили к прапорщику Рамазанову в офицерскую общагу, у него дома было несколько упаковок. Прознал об этом один нехват (вечно голодный человек, которому не хватает хавчика) и попросил купить ему в городе батон. После прапорщика я пошёл в магазин, купил батон бойцу, M&M's себе и был пойман патрулём. Вообще, попасть в комендатуру это чудовищный залёт, ибо об этом будет написан рапорт командиру части и командиру роты. Но я, хоть формально и числился во 2й УТР (командир — капитан/майор Савенко), но де-факто относился к медицинской службе, начальником которой была камитан Семёнова.

Это обстоятельство позволяло мне не волноваться по поводу комендатуры. Я сдал ремень и завалился на шконку. Успел сожрать половину батона пока меня освобождали.

Учебка закончилась так называемым экзаменом. На самом деле большая часть выпускников просто переползала на пассажирское сиденье, передавая управление опытным механикам. Фотографии можно посмотреть у моего ровесника по призыву. С флажками там боец Макаров.

Через некоторое время мой призыв закончил «обучение» и большинству «специалистов» пришлось отправиться в войска. «Пришлось», т.к. смена места службы это очень тягостное событие. Что там будет? Какие там порядки? Тут-то хоть всё уже привычно, все знакомы. По переживаниям отправку можно смело приравнивать ко второму призыву. В это время Олег Нельмин закончил службу, а мне вручили лычки и направили в Гарболово. Это отправкой не называлось, т.к. полигон считался командировкой от нашей части, там служили все наши. Формально я был переведён в 1УТР (командир — капитан/майор Сакович). Старшим в Гарболово был прапорщик Лебедев, который числился комендантом и руководил «спецами». Слава богу, в армии догадались, что на той должности, но которую планировали отправить меня, должен служить человек не только с медобразованим, но и понимающий в профессии. Мою адекватность оценили в медпункте. Вообще не представляю, куда девают тех санинструкторов, которых готовят некоторые учебки.

Привезли меня в лес. Всего 2 кирпичных здания в 1 этаж: казарма и гараж, который называется парк. Народу - человек 7, все разных призывов. Так называемые «спецы», постоянный состав. Повар (Алексей Шорин), механики (Михаил Кытманов, Алексей Трещенко, Сергей Шкред, Валерий Дрига, Сергей Плотников), фельдшер (я), электрик (Марат Галиуллин), водитель (Владимир Воробьёв) и каптёрщик (Роман Шаров, Дмитрий Осипов). Фамилий получилось больше, т.к. в список попали несколько призывов. Это был «мёртвый сезон», т.к. курсантов (срочников), которые обычно учатся тут водить танки и стрелять из них, нет. В первый же день я заработал себе репутацию мясника: механик Женя Хамов ободрал ноготь, задвигая двигатель в кузов. Ногтевая пластинка фактически была оторвана от пальца, сохранить её не представлялось возможным. Привели Женю ко мне, сбежалась публика. Я взял зажим и спокойно оторвал ноготь живому человеку. Очевидцы ахнули, Женя побледнел. С тех пор меня иногда называли Лектором.

http://pics.livejournal.com/fnaq/pic/0000grwz/s320x240

Молчаливые друзья

У местного прапорщика тоже был маленький бизнес: он силами спецов строил срубы. Нелегально вырубался лес, из него делались срубы для бань или на лесопилке пилили брус. В 10 км от полигона (совсем рядом с посёлком Гарболово) стоит дачный посёлок. Там срубы и продавались. Или строились целые дома для руководства части.

Меня по росту в танковые войска брать не должны были, но с оглядкой на диплом, взяли. Т.к. все остальные были ростом пониже, я не мог нормально участвовать в переноске брёвен: плечи сдирались о сосны в кровь. В связи с этим меня прапорщик определил в вечную ссылку на КПП. Это кирпичная избушка 2x2, шлагбаум, буржуйка. Летом - отлично, зимой - писец. Пока дрова рубишь - печка греет, через 5 минут после последнего брошенного полена температура стремится к забортной.

Наступила осень, я из слона превратился в черпака, на полигон приехали новые духи. Я стал заниматься своей работой: ежевечерние осмотры, повязки, вычисление больных. Я даже шиканул: купил электронный градусник (ртутные имеют свойство биться) и измерял температуру в строю всем подозрительным. Главное было не пропустить пневмонию (она безоговорочно отправлялась в госпиталь). Вообще передо мной стоял выбор: отправлять в госпиталь или лечить самому. Фурункулы и вросшие ногти я, в лучших традициях доктора Менгеле, резал лезвием. С целью обезболивания купил лидокаин. Вообще-то это была полная нелегальщина, но начальство смотрело сквозь пальцы: отправлять в госпиталь всех, у кого врос ноготь или абсцедирует фурунул, было крайне не выгодно, т.к. боец выбывал из строя как минимум на месяц, да и вся эта возня с транспортом в лесной глуши никого не вдохновляла.

Во время занятий на полигоне я шатался с ротными сержантами, бездельничал. Происшествий практически не было, я отбывал номер: на занятии должны быть водитель, машина, фельдшер, кто-то ещё. Всё это на случай каких-то аварий. К счастью, за всю службу так и не пришлось никого везти в госпиталь с полигона.

Когда больные все окучены, а занятия закончены, я был предоставлен сам себе. Чаще всего проводил время с электриком Маратом Галиуллиным и с поваром Алексеем Шориным. Марат крайне ответственно относился к своей работе: пропадал в полях весь день, что-то паял, протягивал кабели к мишеням, устанавливал, проверял и ремонтировал всякие приборы. Он был таким честным и трудолюбивым парнем, что его аж 3 раза отправляли в отпуск. Вообще, Марат — один их самых достойных людей, с которыми мне доводилось общаться.

http://pics.livejournal.com/fnaq/pic/0000fwp1/s320x240

Марат в жёлтой кепке

Я от нечего делать «продавал» свои сигареты духам, но не за деньги, а за души. Боец писал мне закладную: «Я, Иванов Иван Иванович, продаю свою бессмертную христианскую душу Чернову Евгению Александровичу за пять пачек сигарет Прима». Гаагский трибунал, вообще-то, создали специально для меня, но потом перекинулись на более зловредных личностей.

Вольготная служба кроме медиков получалась ещё у банщиков, писарей в штабе (Алексей Юницын, Александр Данилов) и в клубе (Коля Смирнов).

Как правило, большинство армейских воспоминаний приходятся на первый год службы. Первые полгода ты дух и страдаешь, вторые полгода ты не дух и обживаешься. Потом всё скучно. Вот и мне вспомнить практически нечего. Слава богу, на полгода позже меня призвался Игорь. Он валялся в медпункте, получив переходящее красное знамя из моих рук. Я изредка приезжал в свою часть и общался преимущественно с ним. Он не был пролетарием, что меня и привлекало. С ним можно было обсудить вопросы, которые не интересовали большинство солдат. Мы нашли друг в друге собеседников. В медпункте служил прапорщик Рамазанов, родным языком которого был совсем не русский и мы издевались над ним, используя в речи к месту и не к месту такие слова, как «отнюдь», «весьма», «эргономичный дизайн лица», «аргументируйте», «попона» (шинель), «жабо» (подшива)... Вечерами мы пили чай, сидели в каморке медпункта, которую называли «келья», вспоминали жизнь на гражданке, учёбу, обсуждали события прошедшего дня, смотрели телик (я предпочитал воскресные «Намедни» Парфёнова), слушали радио. Распитие чая называлось у нас «погреть кишочки». Чем-то мне эти посиделки напоминают те вечера, которые проводили Холмс и Ватсон у камина в квартире на Бейкер-стрит. Иногда мы брали в компанию какого-нибудь не самого крестьянского товарища и выспрашивали его обо всём. В штабе вечера проходили жёстче.

http://pics.livejournal.com/fnaq/pic/0000pxdh/s320x240

Вечер в каморке. Я, Игорь, Санька Смирнов.

Как-то прапорщик Лебедев, являвшийся серым кардиналом полигона, уехал в отпуск и поручил Лёхе Шорину вести приходно-расходную документацию на продовольственном складе. Он, к сожалению, не справлялся и я как-то незаметно для себя овладел всеми премудростями. Нужно было просто знать нормы расхода разных продуктов на сутки, количество находящихся на довольствии и что чем в каком соотношении можно заменить. Например, 80 грам крупы равносильны 400 граммам овощей. Почти весь второй год службы я «вёл склад», чем был очень доволен: 1) хоть какое-то занятие, 2) на особом счету у начальства, 3) близость к столовой, 4) некоторая работа мозгом.

http://pics.livejournal.com/fnaq/pic/0000hwsg/s320x240

Много ли надо солдату для радости?

Делать мне в армии было катастрофически нечего. Летом, если не был на КПП, загорал голышом на крыше, да так самозабвенно, что пару раз пропускал приезд командира части подполковника Торчинова. Иногда удавалось пострелять из разного вида оружия, которое привозили с собой курсанты военной кафедры одного из ВУЗов Петербурга. Во время выстрела из гранатомёта забыл открыть рот и даже взрыва не слышал. Только щелчок и звон в ушах.

Однажды, в результате «падения с лестницы», был госпитализирован в 442й ВГ с сотрясением мозга. Сотрясения никакого не было, но мне его по блату поставили. Я потом страховку 7200 рублей получил (больше средней зарплаты, кажется). Купил на них свой первый телефон Bird Fly v09. Телефоны в армии стали появляться как раз во время моей службы в 2002 — 2004 годах.

Второй год службы я часто ходил в увольнения вместе с Игорем. Потреблению алкоголя его в школе не научили («Не вкусно»), так что приходилось довольствоваться культурной программой. Тем более, что и сам относился к спиртному спокойно. Утром мы приезжали к магазину «Молоко», который недалеко от зоопарка. В магазине было что-то типа кафетерия, мы там пили кофий, лакомились мороженым и составляли примерный план мероприятий. В Петербурге очень много интересных мест: зайди в любой дом и окажется, что у него своя история. В то время проезд на транспорте и посещения музеев были для солдат бесплатными, чем мы беспощадно пользовались. Наример, чтоб попасть в Исаакиевский собор, люди стоят в длинющую очередь к кассе, а мы совершенно бесплатно получили билеты в отдельном окошке и приобщились к прекрасному. В Эрмитаже были 2 раза. Игорь припадал к экспрессионистам, а мне их работы показались откровенной мазнёй. Почтили присутствием Этнографический музей с его Кунст-камерой. Собрание уродцев оказалось даже беднее, чем в музее морфологического корпуса нашего медуниверситета, но мы сделали скидку на возраст и тогдашний эксклюзив. В Петропавловской крепости, кажется, тоже были дважды. Я даже прилёг на койку, в которой спал Максим Горький (так было написано). Какие-то немцы (или шведы) попросили разрешения сфотографировать меня в форме, когда я шёл по крыше бастиона. Надеюсь, что снимок не попал в какой-нибудь неприличный журнал. Петергоф нам тоже очень понравился.

Если у нас возникали трудности типа «как пройти в библиотеку», то никто из местных жителей никогда не отказывал нам в совете. Я и раньше знал о том, что петербуржцы приятные и вежливые, сам смог в этом убедиться. Видимо, моё сверное окание провоцировало многих на вопрос: «Откуда вы родом?» Я вообще считал, что окают вологодские, акают москвичи, и это было совершенно очевидно в части, где по говору вычислялись и те и другие среди вновьприбывших. На моё произношение мне открыла глаза медсестра 442 Военного госпиталя: «Ты окаешь как ЛОмОнОсОв». Я не мог поверить, т.к. Михайло в кино (а где же она могла его ещё услышать) окал крайне жёстко.

Второй год службы проходил медленно и нудно; если бы не увольнения в Питер, вообще можно было бы сдохнуть от скуки. Я даже выписывал научно-популярный журнал, за которым ходил на почту в Гарболово 8 км пешком. Жаль, но журнал перестал выпускаться чуть раньше моего дембеля.

Дембельские альбомы, столь популярние в 1980-х, в начале 2000-х уже никто не делал. Я сшил чехол-обложку для обычного фотоальбома из ткани военной формы, этим и ограничился. Так называемую «парадку» (форма с аксельбантами, значками и кантиками ) готовили дай бог 20% дембелей. Над ними посмеивались (удивительно, что ещё никто не додумался до шпор), т.к. выглядели они клоунами. Но хозяин — барин. Чем старше и толковее был солдат, тем меньше внимания он обращал на эту мишуру. Многие из моих армейских друзей, как и я, ушли на дембель по гражданке.

Дембеля все ждут с благоговением, но мне последние 2 месяца было не по себе: что я буду делать на гражданке? Найду ли работу по профессии? А вообще работу найду? Подумывал об МЧС, но, побывав в отпуске, узнал, что туда не берут с таким зрением.

Ещё во время учёбы в медухе рассказывали байки о том, что на скорой творится сплошной разврат: друг с другом спят без разбора, штаны всю смену не надевают. Пришёл, спросил как они тут без меня обходятся, и был скоропостижно принят на работу.

Норм... молоток

У Вас очень хороший слог и чувство юмора.Читала с удовольствием.

повесть написана классно...

хирургических много было за 2 года?

на ссмп всё от начальства зависит и от коллектива...