Что должен знать призывник,если он решил служить в Российской армии?

МОЛОДОЙ человек отдает долг Родине — служит в армии в течение сравнительно небольшого промежутка времени, который оставляет неизгладимый след в его характере. К сожалению, авторитет Российской армии подорван и молодые люди стараются любыми путями «отмазаться», «закосить», короче, не ходить «во солдаты». В пику хочу заметить, что в армии служить далеко не безопасно, как небезопасно водить автомобиль, летать на самолете, да и вообще жить. Сейчас много говорят о дедовщине в армии, знаете ли вы, какой она была 25 лет назад? К тому же был Афганистан, к которому потом добавились события в Чеченской республике, где погибло и искалечено много молодых парней, имена которых, мне хочется надеяться, не будут забыты

Скажу честно, сам я мечтал как можно скорее приступить к службе и как можно быстрее ее закончить по принципу: раньше сядешь — раньше выйдешь. Так что когда я получил повестку, точно в назначенный срок явился в военкомат с чашкой, ложкой, кружкой, пыльно-мыльными принадлежностями и другой дребеденью. Выписали военный билет — и на пересыльный в Воронеж. Билет-то выписали, а не посмотрели, что товарищ еще несовершеннолетний. И пришлось умолять офицеров в Воронеже забрать меня в армию как можно скорее. Сжалились. Отправка (со всеми присутствующими атрибутами: слезы родителей, «Марш славянки»...) состоялась в день моего рождения. По дороге в Москву — неописуемая пьянка. В Москву прибыли еле живые. Там пересадка. И вперед — в город Ковров, в учебно-показательную Московско-Тартурскую дивизию. Мы еще не знали, что нас там ждет. Но слышали, что тому, кто прошел ковровскую учебку, не страшны стены «Бухенвальда», поэтому по пути дальнейшего следования возлияния продолжались до такой степени, что некоторые чуть было не перекочевали в мир иной. По улицам Коврова вели пьяную колонну в 200 человек, как пленных немцев. Но «пленные» кричали, что живыми не сдадутся, что город будет повержен и что вообще в колонне одни герои. Не более чем через месяц я не узнал своих замученных героев, наполовину исхудавших и охромевших от кирзовых сапог и кроссов. Ковровская учебка встретила нас не очень приветливо.

В первые сутки пребывания ночевали в огромном спортзале, на полу, никаких матрацев или хотя бы драных бушлатов. Зал неотапливаемый, а на улице — заморозки. Какой-то небритый старослужащий продал мне за три рубля одеяло на одну ночь. Этой же ночью кто-то сошел с ума: «Только не убивайте, только не вешайте, фашисты!» Разбудил всех и выбежал с криком. Утром нас построил прапорщик и спросил: «Ну что, гондурасы, как спалось?» Так потом он нас и звал. Я до сих пор не понял, то ли он служил в Гондурасе, то ли сам был гондурасом. В этот день нас распределили кого куда: кого в артполк, кого в пехоту, в танкисты, в мотострелки. Меня определили в автомобильный батальон. В расположение части попали ночью. Нас завели в бытовку и сказали: «Располагайтесь». Опять же постелить нечего, укрыться — тоже. В бытовке было не так холодно, зато полы натерты мастикой, изготовленной из толченого красного кирпича и хозяйственного мыла. Утром проснулись сонно-помятые и в мастике, которую не возьмут ни «Тайд», ни «Ариэль».

Второй день пребывания. Всеобщая подстрижка «под ноль», выдача формы и баня. Форму выдавали так: по размеру только сапоги и пилотка, х/б не по размеру: «Тебе какой надо?» — «Сорок шестой» — «Таких нет, бери 52-й. Она подсядет, ты поправишься — все отлично». После бани мы друг друга не узнавали. Я осмотрел в зеркало новую прическу, форму, и мне стало так грустно, что захотелось броситься на амбразуру.

Третий день пребывания. Подгонка формы, пришивание погонов, петлиц, подворотничков, знакомство с частью, распорядком и т.д.

Четвертый день пребывания — это Первое мая. Командир роты сказал, что у нас сегодня будет праздничный обед. Праздничный обед отличался от обычного тем, кто никто никого никуда не гнал. Было немножко мяса, несколько карамелек и печенье. А потом выяснилось, что у нас состоится не просто праздник, а спортивный праздник — марш-бросок на 10 км в кирзовых неразношенных сапогах. Итог — у половины сбиты в кровь ноги, у другой половины — мозоли. Климат в Коврове влажный. Начались нарывы и медсанбаты. А тут уже никуда не денешься. Служить в армии — это вам не петушки сосать. К тому же дивизия учебно-показательная.

Теперь о кормежке. Перед тем, как идти на обед, раздается команда: «Рота, строиться для следования на прием пищи!» Вообще все, чем кормили в столовой, называлось одним словом: «параша». Вот тогда-то мы и вспомнили выброшенные в форточку поезда консервы, сало, колбасу и даже хлеб. В солдатской столовой кормили в три смены. Промежуток между сменами — 30 минут. За это время малочисленный наряд должен был все убрать, помыть, разлить новую порцию варева в бачки, все расставить. Построение перед столовой. Доклад. Команда: «Слева (или справа) по одному в столовую бегом марш!» В столовой все становятся рядом с закрепленными столами. И вот тут-то начинается. «Рота, сесть!» Сели не одновременно. «Рота, встать!» «Рота, сесть!» Опять не одновременно. А ведь все должно быть, как в балете: все движения синхронные, слаженные, в общем, раз десять «сесть», «встать», потом следующая команда: «Раздатчик пищи, встать!» Не одновременно. «Сесть», «встать», «сесть», «встать». А время идет. Варево, то есть «параша», под 98 градусов по Цельсию. Дуй — не дуй, больше 20 ложек съесть не успеваешь. До перловки иногда дело вообще не доходило. Остается компот и кусок хлеба. Хлеб тоже не успеваешь съесть. Суешь свой недоеденный хлеб в карман.

После приема пищи перед столовой — построение. Дается команда вывернуть карманы. Офицер с блокнотиком берет на заметку всех, у кого был в карманах хлеб. Один, а то и несколько нарядов вне очереди обеспечены. За то, что людям не дали поесть «параши», им теперь еще не дадут поспать в различного рода нарядах, в том числе и самом лучшем — на свинарник. Это просто кайф. Сменная одежда не дается, а ту, в которой там побывал, стирай, не стирай — «шанель №5» на месяц. Мясо в столовой курсантам практически не доставалось, только свиное сало. Все разворовывалось поварами, начальником столовой, начпродом. Думаю, что они делились и с комбатом. К сведению тех, кто не в курсе: в каждой полковой столовой имеется «греческий зал» — специально оборудованное помещение «под дуб, под ясень», в котором изволит кушать средний и старший офицерский состав, а повара-то служили не абы какие, а имевшие опыт работы в московских ресторанах.

По поводу неуставных взаимоотношений. В учебном подразделении это полностью исключено. Ну, получишь раз под зад от сержанта или: «упор лежа», «упор сидя» — это не дедовщина. Сразу о дедовщине в войсках. В каких-то частях был порядок, а в каких-то неописуемый бардак, к тому же дедовщина выгодна офицерам. Чтоб самим не работать с личным составом. Пусть «дедушки» командуют, следят за порядком. А попробуй пожалуйся — сразу же приклеивается ярлык стукача, начинаются ночные мордобои и другие бесчинства, поэтому жаловаться боялись. Кто не в состоянии был все это терпеть — стрелялся в карауле. У некоторых «съезжала крыша». Но это единицы. В основном терпели. Ведь когда тебя били, говорили, что и ты станешь «дедушкой», и так же будешь «отдыхать». Лично меня сия чаша миновала. По мордам получил раза два. После второго мордобоя я всех «дедушек» предупредил, что у меня с головой не все в порядке, еще один такой случай — сбегаю из части и напрямую в военную прокуратуру. А если не поможет — встану ночью, возьму топор с пожарного щита и поотрубаю всем головы. И пообещал настолько серьезно, что сам в это поверил. Поверили и мне, и на этом все кончилось.

ВЕРНЕМСЯ в ковровскую учебку. Чего было чересчур? Было много спорта на выносливость и физических работ на строительстве боксов под танки. А строились боксы, как в том анекдоте: «Да что вы, у нас все вручную, никаких механизмов». Очень мало внимания уделялось спецподготовке. Вместо этого — строительство боксов. Я не скажу, что мы совсем не водили. Было, но очень мало. А когда приехала московская проверка — кто не выехал из «лабиринта», кто завалился на эстакаде, кто не смог заехать на ж/д платформу, в общем, полный провал. Всех собрали. Полковники — проверяющие из Москвы — говорят: «Чему вы их здесь учили?» Всем поставим «двойки». А один майор, отведавший Афганистан, Герой Советского Союза, получивший сквозное ранение в правое легкое и никого не боявшийся, услышал это и сказал проверяющим, что всем необходимо поставить «пятерки», так как эти ребята работали как лошади. Так мы все стали отличниками. Мне все равно было обидно. Вместо автомобиля — лопата. А ведь все условия для хорошей подготовки были. Была создана отличная база: автодром, учебные классы и тому подобное.

Теперь о марш-бросках и кроссах. Физподготовка, конечно, необходима, но с умом, а не так, что сегодня тебя переодели, а завтра — кросс на 10 км с полной экипировкой, да еще и на время. Трое с артполка за 6 месяцев «учебы» погибли на кроссах: не выдержало сердце. Для армии — издержки производства. А для родителей?

По счастливой случайности на третьем месяце службы в учебном подразделении меня произвели в фотографы. Я был освобожден от нарядов. Спорт и вождение автомобиля — на общих основаниях. После того, как я стал фотографом, «вдруг« все стали моими лучшими друзьями, начиная с «дембелей» и поваров, кончая офицерами всех званий и рангов. (В то время не было цифровых фотоаппаратов). Делал фотоальбом даже для командира дивизии. Тут же наладилось и питание, и настроение. В строевой части сказали, что поеду служить в самое лучшее место, какое только можно себе представить. Так оно и вышло. После окончания учебного подразделения был направлен для прохождения дальнейшей службы в Москву, в штаб Московского военного округа. Как потом выяснилось, это был обычный разведывательный центр. Офицеры были похожи на разведчиков, так как знали иностранные языки и были хорошими спортсменами. Мы знали, что они занимаются какой-то разведкой, но какой — нам, честно признаться, было совершенно безразлично.

Поэтому я расскажу вам несколько интересных, на мой взгляд, историй.

Однажды вызывает меня к себе командир части и со свойственным ему ироничным выражением лица шутливым тоном говорит, что вот, мол, товарищ сержант, задание особой важности. Завтра в четыре часа утра на Казанский вокзал прибывает поезд Москва—Душанбе. Найдешь начальника поезда и спросишь, есть ли что от Усманова Азамата для Курбана Алиевича. И предупредил, что груз особо важный, чуть ли не боеголовки к межконтинентальным ракетам. Утром, ровно в три часа, меня будит «сбитый» летчик. Такое прозвище мы дали подполковнику советской авиации за то, что он по ночам ходил с фонариком и всем спящим солдатам светил в лицо. Наверное, проверял, живые мы или мертвые. Бормочет: «Вставай, Косарев, приказ командира». А сам светит в лицо своим японским фонариком.

Приехали на Казанский вокзал, дождался я поезда. Начальник поезда оказался в первом вагоне, а первый вагон — в самом хвосте. Стучу в окно. Открывают. Называю пароль. Мне сразу с радостью: «Слющяй, дорогой, все для тебя готово. Бюдещь в Дюшанбе — заходи в гости». И отдает мне каких-то четыре круглых бомбы и два ящика с динамитом. Каждая бомба весом по девять кило и тяжеленные ящики. Как потом оказалось, «бомбами» были среднеазиатскими дынями, а в ящиках вместо взрывчатки — лимоны и апельсины. Видимо, Курбану Алиевичу это было очень необходимо в его особой миссии (позже я узнал, что Курбан Алиевич — министр мелиорации Таджикистана). Пока донес я этот секретный груз до автомобиля, из меня чуть дух не вышел вон. Привез все это в часть и отнес командиру в кабинет. Ближе к обеду вызывает он меня к себе и говорит: «Косарев, а ведь одной дыни не хватает. У меня такое подозрение, что ты ее съел». Я развожу руками, не знаю, что сказать. Тогда командир, видя мое замешательство, рассмеялся и сказал, что я молодец, все правильно сделал, и дал одну дыню, а остальной груз приказал отвезти Курбану Алиевичу в Лефортово. Только не подумайте, что в Лефортово есть только следственный изолятор, там еще имеется шикарная ведомственная гостиница, в которой жил тогдашний Курбан Алиевич, а может, и не Курбан Алиевич вовсе. Это же разведка.

У нас в части был склад гражданской «цивильной» одежды, и не абы какой, а привезенный аж из Парижу. Ну, может быть, и не из Парижа, но в магазине и сейчас такого не купишь. Заведовал складом прапорщик по прозвищу Душа. Так его прозвали за то, что он был большой трус и паникер. Нас всегда переодевали в гражданскую одежду, когда приходилось ехать в какое-нибудь засекреченное место на очередное задание. Переодели. За территорию военного городка выехали на своем автомобиле. Заехали в какой-то закоулок, а там уже дожидается другой автомобиль — катафалк. «Вы такие-то? Садись». Мы сели в катафалк и куда-то поехали. Расстроились. Решили, что опять кого-то хоронить. Едем, едем — заезжаем в какой-то лес. Из Москвы не выезжали. Ну, думаем, точно кладбище. Вышли — а там рай Господень. Птицы поют-заливаются, воздух чистейший, высокие деревья, все в зелени, красота, одним словом. Оказалось, что мы приехали на дачу к сыну Героя. Надо было навести порядок в усадьбе. Ее подарил легендарному летчику сам вождь. Мы навели порядок, нас накормили, как министров. Хозяйка готовила для нас обед. Вот так я побывал в раю, который на карте Москвы значится как Серебряный Бор.

Как-то раз, когда я был еще совсем «зашуганным» младшим сержантом, нас отправили на секретное задание. Оказалось, что мы должны были оказать помощь в переезде на новую квартиру начальнику разведки одного военного округа. Естественно, генералу. Помню, чуть не надорвались роялем. Перли его вручную аж на шестой этаж. С нами был прапорщик Душа. И вот я несу какую-то нетяжелую, но громоздкую металлоконструкцию. Вижу, стоит на дороге красивый голубой унитаз. Ну, думаю, сманеврирую и не зацеплю его. Сманеврировал так, что зацепил. Унитаз стал медленно падать. Он так медленно падал, что мне это показалось вечностью, но когда упал, рассыпался на мелкие крошки, как будто его сбросили с самолета, да с таким грохотом, будто это упала и разбилась люстра в Театре оперы и балеты. Осколочки разлетелись во все углы, покатились какие-то колесики, клапаночки... и началось... Прибежал прапорщик Душа, сжал обеими руками голову и стал бегать по коридору взад-вперед, приговаривая: «Что сейчас будет! Ну что сейчас будет!» Прибежал генерал, давай ругаться, мол, как же ты мог расколоть такой унитаз?! Финский!? Голубой!? Я спрашиваю генерала: «Сколько он стоит?» Генерал: «Да не нужны мне твои деньги! Иди отсюда, чтоб я тебя не видел». Спустился я этажом ниже и думаю: «Это конец. Теперь мне — расстрел». Через полчаса освободились и солдаты с прапорщиком подошли ко мне и вместо того, чтобы посочувствовать, начали упрекать. А прапорщик ни живой ни мертвый — полный паралич, кома. Спускается генерал. Веселый, видимо, отошел, и говорит: «Спасибо вам, ребята, хорошо поработали». Каждому пожал руку, а ко мне подходит отдельно и говорит: «И тебе спасибо, сержант. А насчет унитаза — забудь. Это мелочи. В жизни всякое бывает. Я куплю еще сто таких унитазов. Ты уж извини меня, я погорячился». От генерала ехали окрыленные, особенно прапорщик. Правда, он меня еще полгода подкалывал, мол, как же ты, Косарев, умудрился расколоть генералу унитаз, финский, да еще лучезарный?

Кому из сержантов незнакома фраза «в натуре сахар масло», написанная в накладной на получение сухого пайка на продовольственном складе? Я получал продукты для личного состава и складывал в сейф в кабинете прапорщика Рогачёва.

ОДНАЖДЫ, ранним утром в воскресенье, меня отправили на очередное задание и я в спешке забыл взять с собой ключи от сейфа. Прибыл в часть около полуночи голодный как собака. Не успел я открыть входную дверь, а меня уже встречают с такими довольными и ехидными харями водитель Потапов и столяр-краснодеревщик Олейников и говорят: «А у нас тут есть что поесть». Я обрадовался и подумал: «Молодцы, ребята, опять что-то где-то надыбали». Пошли в каптерку, а там целый армейский бачок картофельного пюре с тушенкой. Съели все. Я доволен, а Потапов и Олейников ухмыляются и спрашивают: «А ты, — говорят, — не догадываешься, откуда тушенка?» Да легко: они нашли мои ключи, проникли в кабинет и сперли из сейфа самую большую банку тушенки.

Вместо того чтобы разозлиться, я рассмеялся, так как преступление было малозначительным и не представляло большой общественной опасности.

Недолго думая, я приказал столяру-краснодеревщику отпилить от бревна чурбак, точно подогнать его по высоте и диаметру и забить в банку из-под тушенки так, чтобы не болтался внутри. Затем собственноручно запаял оловом консервную банку и по принципу «подальше поставишь — поближе возмешь» положил ее в сейф в самый дальний угол в надежде, что очередь до нее дойдет нескоро. Однако события не заставили себя долго ждать. Утром следующего дня я находился на политзанятиях, сидел за столом рядом со входом и с интересом наблюдал за тем, как рядовой Сорокин стоял у политической карты мира и пытался после неудачных попыток показать страны НАТО, отыскать столицу нашей Родины где-то в Антарктиде, делая странные движения указкой по карте, как будто он выводил какой-то иероглиф.

Ничто не предвещало грозы, как вдруг дверь резко распахнулась и старший прапорщик Рогачёв вырос передо мной во весь свой рост вместе с консервной банкой в правой руке. Я смотрел невинным взглядом в его остекленелые глаза. Невербальное общение длилось одно мгновение. Он поднял консервную банку выше своей головы и с размаху ударил ею в мою открытую тетрадь, прямо в то место, где было написано что-то про НАТО и об агрессивной сущности американского империализма. Блок НАТО вздрогнул. Я тоже. У Сорокина отвисла челюсть. Майор Степаненко, проводивший занятия, лишился дара речи.

Прапорщик громко сказал: «Подавись!» «Кругом!!! Шагом марш!!!» — скомандовал я про себя. Дверь за прапорщиком захлопнулась, к майору Степаненко вернулся дар речи, Сорокин закрыл челюсть и нашел на карте остров Санта-Мария. Политзанятия продолжались, как ни в чем не бывало.

Оказывается, в тот момент, когда шли политзанятия, кому-то из офицеров срочно потребовалась тушенка. Прапорщик по кличке Душа вместе с добрым и всеми любимым «страшным» прапорщиком Рогачёвым достали из сейфа именно эту банку. После происшествия с этой банкой познакомились все офицеры части и перед очередным заданием производили тщательный осмотр закуски на предмет подмены, а меня предупреждали, что если им вместо мяса попадет дерево, то мне придется его торжественно съесть перед строем. Я подумал: а что если найдется такой же шутник на заводе, где консервы закатывают? Мне повезло, я был такой один.

Ежедневно в 9 часов утра я стоял перед строем солдат, построенных на развод рядом с парадным входом. В это же самое время приезжал на работу командир части.

Дежурный по штабу офицер бежал к командиру сломя голову, поскальзываясь на поворотах, как будто тот привез ему гостинцев. Одновременно, переходя с бега на строевой шаг и подавая команду «смирно» так громко, что с близстоящих деревьев улетали с карканьем все вороны, офицер докладывал командиру о том, что во время его дежурства происшествий не случилось.

Командир сразу же подходил ко мне, как добрый отец, протягивал руку и говорил: «Ну, здравствуй Косарев». — «Здравствуйте Иван Иванович». — «А, что, Косарев, солдаты пьют?» — «Нет, товарищ полковник, солдаты не пьют». — «Ну, смотри».

И так каждое утро. По тональности вопросов я понимал, что эта тема командиру нравится или, по крайней мере, он к ней неравнодушен, так как и он, и я прекрасно знали, что некоторые солдаты пьют безбожно, пропивая все деньги, которые удавалось заработать частным извозом на обратном пути в часть. Удивительное дело, вечером солдаты, водители-профессионалы, напиваются, что называется, в лоскуты, а утром как свежие огурцы выезжают на маршрут на исправной технике и без ДТП. Причина высокой боеспособности проста. Это молодость и хорошее природное здоровье.

Конечно, ежедневные вопросы о том, пьют ли солдаты, заставили меня задуматься.

Рядом со зданием части находилось высокое здание электрической подстанции с плоской горизонтальной крышей. Солдаты, ежедневно избавляясь от следов преступления, бросали пустые бутылки в сторону подстанции изо всех сил, как бросают противотанковые гранаты по врагу в надежде, что они перелетают во двор неприятеля.

Не тут-то было. Все бутылки оставались на крыше подстанции, а командир ежедневно вел учет выпитого, глядя из окна своего кабинета, расположенного на втором этаже.

Солдаты были мною предупреждены о вреде алкоголизма и о недопустимости забрасывания пустых бутылок на крышу подстанции. Казалось, что они пропустили это мимо ушей. Гора пустых бутылок росла изо дня в день, и терпение командира лопнуло. Он приказал всех построить для «разбора полетов». Но мои солдаты оказались на высоте и как настоящие разведчики доказали командиру части что пьют алкоголь и бросают бутылки на крышу не они, а электрики. Тогда командир приказал очистить крышу подстанции от бутылок, после чего «электрики» пить бросили.

Собранные бутылки перемыли, сдали, а на вырученные деньги купили пыльно-мыльные принадлежности, в том числе по большому пузырьку одеколона «Красная Москва» — в каждую тумбочку, — который почему-то очень быстро исчез, вероятно, в результате диверсии...

У каждого человека в жизни есть самый счастливый день, быть может, единственный.

Мой друг водитель Потапов говорит, что ради этого дня стоило отслужить два года в армии.

Мой самый счастливый день в жизни — это демобилизация. Казалось бы, ничего не произошло. Просто солдат едет домой после срочной службы в армии. Однако такого количества эндорфинов в крови у меня с тех пор не было.

Поезд прибыл на станцию Колодезное заполночь 9 мая. Я вышел со своими чемоданами на перрон и погрузился в глубокий транс.

Мне показалось, что я попал в рай. Теплая, ласковая майская ночь, все в зелени, в воздухе запах черемухи и сирени, птицы поют — заливаются разными голосами и полнейший штиль. Я стоял, одуревший от такого счастья, и почти забыл, что мне надо идти домой, но понял, что придется идти пешком аж до самого Нововоронежа, и эйфория пришла в свое нормальное состояние. Я, что называется, взял ноги в руки и двинулся в путь в непроглядную тьму колодезянской улицы. Мой путь оказался недолгим. Остановился какой-то автобус. Меня пригласили доехать до места назначения, посадили в самое мягкое и удобное кресло и как почетному пассажиру вручили бутылку отличного самогона, которую я всю выпил прямо «из горла» по пути следования. Мне сразу же предложили работу, нашли невесту прямо в автобусе и предложили жениться. Я слегка захмелел, но не от самогона, а от чувства глубокого удовлетворения и признания тем людям, которые взяли меня на борт и оказали столько внимания. Я шел домой по ночному, хорошо освещенному и чисто убранному городу. Я даже не шел, я летел на крыльях радости и надежды. Ведь за спиной у меня тогда стояла огромная и сильная страна — РОССИЯ, а впереди была вся жизнь.

P.S Я желаю всем, кто служил, счастья. А если у вас сегодня не очень хорошее настроение, вспомните свое самое лучшее время в жизни и мысленно перенеситесь туда, и возьмите там все самое хорошее, и помните, что если мы будем вместе, то не позволим друг другу упасть духом и победа будет за нами.

Вот такая была «моя» армия. Ничуть не жалею, что служил. Горжусь этим! Я поздравляю всех военнослужащих срочной службы и всех, кто служил в армии. Желаю всем здоровья и счастья!

Мы получается с тобой земляки-нововоронежцы?

Мы получается с тобой земляки-нововоронежцы?

Эта история о службе написана моим другом,а я лишь ее выложил по его просьбе для общего ознакомления,так как по его словам: Призывники должны знать чистую правду о службе в Российской армии,а не верить слухам и пустой болтавне тех кто от нее уклоняется

А в каких годах проходила служба у вашего друга?

 

И еще вопрос: что такое пыльно-мыльные принадлежности?

А в каких годах проходила служба у вашего друга?

 

И еще вопрос: что такое пыльно-мыльные принадлежности?

№1)Все вопросы в личку и не имейте не хорошей привычки писать свои посты в чужих историях,так как одну историю "Зондера38" вы не только загрязнили своими постами,но и без его ведома скопировали и выложили на другой форум.Поэтому имейте совесть и уважение к людям!

№2)Пыльно-мыльные и мыльно-рыльные принадлежности так частенько выражаются в армии сержанты

№3)И еще раз прошу всех: Пожалуйста не загрязняйте данную тему своими постами! Поэтому все вопросы по поводу данной темы,пишите мне в личку!